"Маргарет Олифант. Окно библиотеки ("Карета-призрак" #2) " - читать интересную книгу автора

слова всплывали у меня в памяти, будто из воздуха появлялись. Гостьи
приходили и уходили, мелькали их древние шляпки, шуршали платья, порой нужно
было вскакивать, пожимать кому-то руку, отвечать на вопросы о папе и маме...
Тетя Мэри потихоньку улыбнется мне потом, и я ускользну обратно к окошку.
Тетя, мне кажется, никогда на меня за это не обижалась.
Уверена, мама бы такого ни за что не разрешила. Уж она надавала бы мне
всяких поручений. Она послала бы меня наверх за чем-нибудь ненужным или
вниз, к горничной, сказать что-нибудь необязательное. Ей нравилось занимать
меня работой. Отчасти поэтому, наверное, я и любила так гостиную тети Мэри,
глубокую оконную нишу, наполовину закрывавшую ее занавеску, широкую скамью у
окна, где можно было уместить так много вещей, не опасаясь при этом упреков
в неряшливости. В те времена, когда кому-нибудь из нас, как будто,
нездоровилось, его посылали в Сент-Рулз поднабраться сил. Так было и со мной
в то лето, о котором я поведу рассказ.
Едва я научилась говорить, как все вокруг стали повторять, что я
девочка странная, мечтательная, не от мира сего и все такое прочее, чем
норовят взрослые огорошить ребенка, если он, не дай Бог, любит слушать стихи
и размышлять. Взрослые сами не понимают последствий фразы "не от мира сего".
Это все равно что сказать "не в себе", так же обидно. Мама считала, что я
должна быть всегда чем-нибудь занята, тогда мне не будет лезть в голову
всякая чушь. Но на самом деле никакая чушь мне в голову и не лезла,
наоборот, я была очень серьезной девочкой, и со мной не было бы никаких
хлопот, если бы только меня оставили в покое. Просто я обладала чем-то вроде
второго восприятия: замечала те вещи, к которым не присматривалась и не
прислушивалась.
Даже читая самую интересную книгу, я знала, о чем шел разговор в
гостиной, и слышала, чтоМГ говорили прохожие на улице под окном. Тетя Мэри
всегда утверждала, что я могу делать одновременно два, даже три дела:
читать, слушать и смотреть. Но я уверена, что редко когда намеренно
всматривалась или вслушивалась, как те, кто замечает, какие шляпки у
проходящих по улице дам. Я слышала многое только потому, что не могла не
услышать, даже когда читала, и многое видела, часто даже когда часами не
отрывала глаза от книги.
Но все это не объясняет сказанного вначале: вокруг того окна ходило
много толков. Это было (оно и теперь на месте) крайнее окно университетской
библиотеки, которая располагается напротив тетиного дома на Верхней улице.
Оно находится немного к западу от наших окон, так что лучше его
рассматривать из левого угла моей любимой ниши. Мне и в голову не могло
прийти, что это окно не такое, как другие, пока о нем впервые не зашел
разговор в гостиной. "Миссис Бэлкаррес, вам никогда не приходилось
задумываться, - любопытствовал старый мистер Питмилли, - чтоМГ там за окно
напротив: окно ли это вообще?" Он называл тетю "миссис Бэлкаррес", а к нему
самому всегда обращались "мистер Питмилли Мортон" - по названию его усадьбы.
- Честно говоря, - отвечала тетя Мэри, - никогда не была в этом
уверена, за все годы.
- Господи помилуй! - воскликнула одна из старых дам. - А которое же это
окно?
Мистер Питмилли обычно посмеивался, когда что-либо произносил, и эта
его манера казалась мне весьма неприятной. Он, впрочем, надо полагать, не
очень-то и стремился произвести на меня приятное впечатление. "Прямо