"Генри лайон Олди. Жертвы" - читать интересную книгу автора - Мальчик вырастет героем! - Тиресий ткнул пальцем вверх, подумал, не
сказать ли "великим героем", и решил не скупиться. Тем более, что однажды он уже пророчествовал Амфитриону примерно о том же. - Величайшим героем Эллады! - громогласно уточнил Тиресий, и почувствовал, как у него холодеет затылок. Это случалось с ним нечасто, лишь тогда, когда волна истинного предвиденья накатывала на слепца - и он не любил эти мгновенья, не любил и опасался их, потому что за истину мало платили; и еще потому, что Тиресий до колик, до боли в желудке боялся открывавшегося ему будущего. Уже у дверей Тиресия робко тронули за плечо. - Прости, господин мой, - еле слышно прошамкала старая Эвритея, - я о мальчике... ты тут сказал - героем, мол, будет... Который мальчик-то, господин? - Вон тот, - Тиресий указал себе за спину и, сопровождаемый рабом-поводырем, двинулся дальше. - Тот? - переспросила старуха. - Который - тот? Ведь их двое!.. двое ведь мальчиков, господин мой!.. Но ее уже никто не слушал. 5 Выйдя из дома Амфитриона, Тиресий неторопливо двинулся по улице, дорогу концом посоха, зажатого в левой. Он давно привык к своей слепоте, сжился с ней, даже полюбил в некоторой степени этот мрак, позволяющий спокойно рассуждать и делать выводы; он иногда чувствовал себя чистым духом, по воле случая заключенным в горе жирной плоти - и поэтому зачастую бывал неопрятен и рассеян. Единственное, к чему Тиресий никогда не мог привыкнуть - это к дару прозрения. Предсказывать людям будущее, основываясь на обычном знании людских чаяний и стремлений, на умении складывать крохи обыденного в монолит понимания - о, это было для Тиресия несложно! Он слушал, запоминал, сопоставлял - и предсказывал, причем делал это не туманно и двусмысленно, подобно дельфийскому оракулу, а просто и однозначно, за что Тиресия любили правители... и, наверное, любили боги. За это - любили. Зато когда темная и ненавистная волна прозрения захлестывала его с головой, когда он тонул в будущем, захлебываясь его горькой мякотью, и потом его рвало остатками судьбы - тогда Тиресий зачастую сам не понимал смысла своих ответов, или понимал слишком поздно, что было мучительно. Но в эти минуты он не мог молчать. ...Впрочем, сегодня он и сказать-то толком ничего не смог. Потому что уже на пороге, перед самым уходом, когда в спину что-то бормотал старушечий голосок, Тиресия оглушил рокот той преисподней, которую Тиресий звал Тартаром, и рокот этот странным образом переплетался со звенящим гулом тех высей, которые Тиресий звал Олимпом... два голоса смешивались, |
|
|