"Генри лайон Олди. Жертвы" - читать интересную книгу автора

- Мальчик вырастет героем! - Тиресий ткнул пальцем вверх, подумал, не
сказать ли "великим героем", и решил не скупиться.
Тем более, что однажды он уже пророчествовал Амфитриону примерно о
том же.
- Величайшим героем Эллады! - громогласно уточнил Тиресий, и
почувствовал, как у него холодеет затылок. Это случалось с ним нечасто,
лишь тогда, когда волна истинного предвиденья накатывала на слепца - и он
не любил эти мгновенья, не любил и опасался их, потому что за истину мало
платили; и еще потому, что Тиресий до колик, до боли в желудке боялся
открывавшегося ему будущего.
Уже у дверей Тиресия робко тронули за плечо.
- Прости, господин мой, - еле слышно прошамкала старая Эвритея, - я о
мальчике... ты тут сказал - героем, мол, будет... Который мальчик-то,
господин?
- Вон тот, - Тиресий указал себе за спину и, сопровождаемый
рабом-поводырем, двинулся дальше.
- Тот? - переспросила старуха. - Который - тот? Ведь их двое!.. двое
ведь мальчиков, господин мой!..
Но ее уже никто не слушал.



5

Выйдя из дома Амфитриона, Тиресий неторопливо двинулся по улице,
сжимая правой ладонью мускулистое плечо поводыря и легонько постукивая о
дорогу концом посоха, зажатого в левой.
Он давно привык к своей слепоте, сжился с ней, даже полюбил в
некоторой степени этот мрак, позволяющий спокойно рассуждать и делать
выводы; он иногда чувствовал себя чистым духом, по воле случая заключенным
в горе жирной плоти - и поэтому зачастую бывал неопрятен и рассеян.
Единственное, к чему Тиресий никогда не мог привыкнуть - это к дару
прозрения.
Предсказывать людям будущее, основываясь на обычном знании людских
чаяний и стремлений, на умении складывать крохи обыденного в монолит
понимания - о, это было для Тиресия несложно! Он слушал, запоминал,
сопоставлял - и предсказывал, причем делал это не туманно и двусмысленно,
подобно дельфийскому оракулу, а просто и однозначно, за что Тиресия любили
правители... и, наверное, любили боги.
За это - любили.
Зато когда темная и ненавистная волна прозрения захлестывала его с
головой, когда он тонул в будущем, захлебываясь его горькой мякотью, и
потом его рвало остатками судьбы - тогда Тиресий зачастую сам не понимал
смысла своих ответов, или понимал слишком поздно, что было мучительно.
Но в эти минуты он не мог молчать.
...Впрочем, сегодня он и сказать-то толком ничего не смог. Потому что
уже на пороге, перед самым уходом, когда в спину что-то бормотал
старушечий голосок, Тиресия оглушил рокот той преисподней, которую Тиресий
звал Тартаром, и рокот этот странным образом переплетался со звенящим
гулом тех высей, которые Тиресий звал Олимпом... два голоса смешивались,