"Джеймс Олдридж. Неотвоевавшиеся солдаты" - читать интересную книгу автора

ситуация была им явно не по душе. Им вовсе не хотелось служить объектом
развлечения для какого-то француза, и Гельмут знал, что англичанина
беспокоит то же, что и его.
- Сомкнитесь, - приказал он остальным и настойчиво покачал крыльями,
подавая сигнал сомкнуться тем, у кого не было радио.
- Но послушайте, Гельмут, мы же такая удобная мишень, - пожаловался
молодой американец.
- Будет хуже, если мы разомкнем строй, - резко сказал Гельмут.
Его штатские летчики еще владели собой и не были обозлены, а потому
повиновались; но они не были солдатами, и их нельзя было ни пристыдить, ни
наказать, если бы они все-таки разомкнули строй. Его даже удивляло, что они
вообще так долго держат строй, и он чувствовал, что отчасти обязан этим
англичанину, который летел замыкающим и буквально висел у них на хвосте.
- Вот и Ле Трайа, - раздался у него в ушах голос англичанина.
Собственно говоря, англичанин сообщал ему, что они пролетели полпути.
Гельмут расслабился, хотя он и не любил, когда ему напоминали, что он
на полпути к чему-либо. Через два месяца ему исполнится пятьдесят, а это
означает, что полпути по жизни пройдено, хотя шансы на то, чтобы прожить до
ста, весьма проблематичны. Однако последние годы, приближаясь к пятидесяти,
он чувствовал, что это - естественное предупреждение, объявление, что жизнь
теперь стократно в твоих собственных руках, ибо время начинает идти под
уклон, по нисходящей вниз, вместо того чтобы все время устремляться вверх.
Вот это-то обстоятельство - больше, может быть, чем что-либо другое, -
и определило его решение вернуться домой. Ему уже пятьдесят, и он слишком
долго жил традиционными воспоминаниями, еще сохранившимися в памяти мира, -
воспоминаниями не о поражении Германии, а о немецкой сноровке, силе,
дисциплине, порядке, воинском духе, страстной непреклонности. Уже почти
тридцать лет он жил этим вдали от Германии и в конце концов устал от
иллюзий. Теперь ему хотелось не только вернуться в Германию и остаться там,
но вернуться туда, откуда он был родом, в Веймар, который находится в
Восточной зоне. Он знал, что нечего и думать, будто он может попросту войти
в Восточную зону и заявить, что имеет право там находиться, -ждать такой
минуты, когда это может быть осуществлено, значило бы лишь бессмысленно
затягивать решение проблемы; именно трудность этого шага и делала его
необходимым. Такого рода самодисциплина его не пугала. Он жил под знаком
дисциплины всю жизнь, все немцы так жили. Она была краеугольным камнем
тысячелетней истории Германии, она лежала в основе их сказаний, их музыки и
их религии; но в Восточной зоне все это несомненно представляют себе как-то
по-иному: русские, коммунизм, Ульбрихт... и поглядите, что стало с Джоном,
двойным шпионом. Но он твердо решил вернуться домой. В свой день рождения,
когда ему стукнет пятьдесят, он просто подъедет к контрольнопропускному
пункту в Берлине и объявит этим крестьянам в полицейской форме, с карабином
за плечом, которые, во всяком случае хотя бы с виду, похожи на немцев, -
объявит им, что он родился и вырос в Веймаре и что ему просто хочется
вернуться туда.
"А что вы собираетесь там делать, герр Мюлер?" - наверняка спросит его
какой-нибудь чиновник насмешливо или подозрительно.
"Не знаю, но я найду себе какое-нибудь занятие", - не отступится он.
- Он летит назад, Гельмут, - предостерег его англичанин. - Справа от
тебя..