"Джеймс Олдридж. Мой брат Том" - читать интересную книгу автора

- Сволочь и дурак! - выпалил Локки на прощанье и пошел к калитке.
Отец, скорый на угрозы, но не такой скорый на расправу - по природе он
был враг всякого насилия - растерянно смотрел, как Локки, оскалив зубы, изо
всех сил хлопнул калиткой, сел в свой серебристый "мармон" и укатил.
Остальные наблюдали эту сцену затаив дыхание. Моя мать была тихая,
кроткая женщина, которую состарили раньше времени тоска по родине и
постоянная забота о том, как свести концы с концами, но она сохранила
гэльский юмор уроженки острова Мэн и передала его мне и моей сестре Джинни.
Всем нам было смешно - всем, кроме Тома. Нас даже чем-то подкупало
несокрушимое нахальство Локки. Но у Тома были все задатки будущего члена
парламента, из тех, что высоко держат знамя оппозиции не только на
заседаниях в палате, но и вне ее стен. Воевать так воевать.
Даже отец, вернувшись в кухню, расхохотался и несколько раз повторил,
словно это была остроумная шутка, придуманная им самим:
- Корыто! Где мое корыто?
Мы все давно догадались, где это корыто. Очевидно, Дормен Уокер выкрал
его ночью, чтобы с помощью химического анализа добыть необходимую улику; и я
ожидал, что отец, возмущенный столь недостойными методами, тут же позвонит
Дормену Уокеру и призовет его к ответу, но он только смеялся и, подняв
голову, вопрошал небо:
- Где мое корыто?
- А все-таки это подло со стороны Дормена Уокера, - сказал Том. - Ведь
наверно же он его ночью стащил.
- И поделом Макгиббону, если так, - твердо сказал отец.
Но Том чувствовал себя невольным участником подлости, и это не давало
ему покоя.


Вероятно, стоит здесь еще раз подчеркнуть, что Том в эту пору ни к чему
не мог относиться равнодушно. Ему было без малого восемнадцать - возраст,
когда все приводит или в восторг, или в отчаяние; хорошее и плохое путалось
в его переполненной душе. Он даже перестал ходить на танцы (хоть был
недурным танцором), потому что усмотрел в этом развлечении долю притворства.
А между тем физическая радость жизни бурлила в нем и просилась наружу, но он
не знал никакого выхода для нее, кроме охоты да плавания.
Все подростки в Сент-Хэлен были хорошие пловцы, должно быть, потому,
что речное купание летом служило как бы ритуалом, снимавшим с нас заклятие
зимней спячки. Зимой вода Муррея была холодной, быстрой, недоступной и злой;
летом, спадая, она становилась прозрачной и ласковой. Зимой, в полноводье,
по реке ходили колесные пароходы, летом наступали время купания и рыбной
ловли, и мы, как Том Сойер и Гек Финн, жили тогда только на реке и рекой.
Том был одним из лучших пловцов среди городской молодежи, а лето в тот год
выдалось жаркое, дни тянулись медленно в пыльной, размаривающей духоте, и по
субботам мы все спозаранку спешили к Муррею, к глубокой заводи, где было
особенно хорошо купаться. Посреди этой заводи торчал крохотный островок -
восемь на пять футов, - прозванный Собачьим островом, потому что его
очертания напоминали контур собачьей головы.
Летом, когда вода в реке спадала и обнажала Собачий остров, мы любили
играть в такую игру: забравшись на островок, сталкивали друг друга в воду, и
выигрывал тот, кому удавалось продержаться дольше. Задача, надо сказать, не