"Генри Лайон Олди. Человек Номоса" - читать интересную книгу авторахулой, - и Аркесия-островитянина, забытого едва ли не сразу после его
смерти. Одиссей, владыка Итаки, груды соленого камня на самых задворках Ионического моря. Муж заплаканной женщины, что спит сейчас в тишине за спиной; отец младенца, ворочающегося в колыбели. Любовник той, чье имя лучше не поминать всуе. Герой Одиссей. Хитрец Одиссей. Я! я... Крыса, загнанная в угол - вот кто я. Вы все - боги и герои, тучегонители громокипящие и цари пространно-властительные, надежды и чаяния; а я - крыса в углу. Обремененная норой и крысятами, страхом и бессмысленным оскалом. Никогда не загоняйте крысу в угол. Не надо. Иначе Лернейская Гидра может показаться вам милой шуткой на день рождения. Память, моя память! - сейчас ты единственное, что мне подвластно. Все остальное отняли, дав взамен свободы предназначение. Я плыву по твоему морю вспять, о моя память, я торопливо вспениваю веслами былой простор, где есть место своим Сиренам и циклопам, Сциллам и Харибдам, дарам и утратам, островам блаженства и безднам отчаяния. Я возвращаюсь. ...Я вернусь. ПЕСНЬ ПЕРВАЯ: ВЗРОСЛЫЕ ДЕТСКИЕ ИГРЫ Лица морщинистого черт Тебя приветствую, Лаэрт, В твоей задумчивой отчизне. И сладко мне, и больно мне Сидеть с тобой на козьей шкуре. Я верю - боги в тишине, А не в смятенье и не в буре... Н. Гумилев Строфа[4]-I Подарок мертвеца Полдень карабкался в зенит. Подступала та самая невыносимая пора, когда жизнь стремится забиться в тень, спасаясь от палящих лучей Гелиоса, а дядя Алким говорит, что про Икара, небось, все врут; если б он и вправду скреплял свои крылья воском, то никуда бы не полетел, а даже и полетел бы - так невысоко: воск бы сразу растаял, на такой-то жарище! Отделался бы Икар парой синяков. Над островом струился пряно-горьковатый аромат чабреца и дикого овса. Наверное, это они, травы, так потеют. Запахами. Небо выгорало дотла, становясь белесым, и смотреть на него было больно - даже если сильно щуриться, приставляя ко лбу ладошку. Да и толку на него смотреть, на |
|
|