"Генри Лайон Олди. Маг в законе 1" - читать интересную книгу автора

Слышишь? Издалека, из былого, которого больше не будет никогда, -
ропотом умирающего прибоя, в пену об скалы, вдребезги:
- ...в одну кучу все заботы, все находки, все потери, чиркнуть спичкой,
надышаться горьким дымом и уйти.
Всё, что было не по нам, не по душе и не по теме, не по росту, не по
сердцу и совсем не по пути...

Заболела. Плохо.
Завтра будет хуже. А послезавтра - лучше. Правда?
Нет, Княгиня, ты действительно так думаешь?! Ты действительно...
Проснулась в поту.
Холодная.
Живая.
В крохотное окошко гурьбой прыгали солнечные зайчики. Весенние;
линялые. Бежали через приоткрытую дверь в сени, дальше, в горенку;
резвились там на серебре риз, на фольговом золоте кивота... Дышать было
трудно, но ноги оказались на месте. И никакого рояля. Сгинул проклятый.
Только стучит где-то далеко, подпрыгивает на стыках - слышишь? - от
клавиши к клавише, от шпалы к шпале... поезд.
Не в ад, нет.
Ближе...
Да, Княгиня, знаешь, это иногда хуже любой болезни: понимать, и быть
бессильной что-либо сделать. Это проказа души. Гниешь заживо, и не болит.
Потому что вырвалась из жаркой, лихорадочной трясины - не за просто так.
Потому что - поезд. Гудит на полустанках. Потому что упрямая Ленка Ферт,
подельщица твоя договорная, так и говорила тогда: "Вытащу, мать!
Разобьюсь, холера ясна, а вытащу!.. Сыграем еще в четыре руки?" Она
говорила, а ты запрещала. Плохо запрещала, видно. Не послушалась Ленка.
Стучит поезд; дым из трубы - кольцами.
Везет.
И Сила теплится в животе робким огоньком.
Греет.
Скрипнула дверь. Сунулась внутрь, в камору... нет, не вдова Сохачиха,
сиделка дармовая. И не корявый Федор с его вечным "А-а...". Старушонка
сунулась: мелкая, жеваная, в засаленном салопчике под шубейкой. Печеная
картошка вместо лица. Одни глазки блестят себе под кустистыми, мужскими
бровями; глазкам интересно.
Углядели глазки.
Вон, на колченогой тумбочке: кружка.
Полная, до краев.
- Ишь ты... - треснул участливо старушечий, пустой рот. - Ишь...
зряшное дело...
Уцепила кружку сухими, суставчатыми пальчиками. Присела мышкой к
топчанчику:
- Выпей, золотце! Полегчает...
Поднесла участливо; к самим губам.
Помнишь, Рашка? - Ты тогда села. С размаху. Знала, что не сможешь, что
шевельнуться - и то будто реку вспять; а все-таки села. Взяла кружку из
добрых рук. А хотелось взять хрупкое, износившееся запястье нежданной
гостьи; взять, как умела раньше.