"Генри Лайон Олди. Маг в законе 1" - читать интересную книгу автора

Рядом усердно стучало деревянными ложками все многочисленное семейство
Луковок.
Чавкали, давились, то и дело зыркая на ссыльного любопытными глазенками.
- И кудыть это Акулька запропастилась?
- А кудыть дуре деться? Ить жрать захочет - прибегит!
Хлопнула дверь. Пелагея обернулась к блудной дочери, и Филат,
воспользовавшись этим, мигом хлюпнул в обе ваши кружки мутного пойла из
четвертной бутыли, заткнутой комком пакли. Заговорщицки подмигнул;
оскалился, стал-быть, со значением. Ты подмигнул в ответ - и едва успел в
последний момент перекрыть знакомую волну, начавшую вздыматься из глубины,
от низа живота и выше, к сердцу.
Плохи дела твои, Друц-лошадник! А ведь за пять лет, друг ситный, ром
сильванский, так и не приучился "в лоб" жить, без финтов. Знаешь,
серьезный финт для тебя сейчас - верная смерть. Да и по крохам: разок,
другой, третий - и сгоришь. Страшно сгоришь, и думать страшно, а думается.
Вот и сейчас едва само не плеснуло наружу - глаза отвести вредной бабе...
Со второго раза хмель ударил в голову. По телу расползлось приятное
тепло, пальцам вернулась малая толика былой гибкости. По крайней мере,
удалось легко ухватить ложку, зачерпнуть синюшной, остывшей пшенки с
волокнами соленой рыбы.
Акулька - та самая рябая востроносая девка-маломерок, что увязалась за
Княгиней, - получив нагоняй от матери, тоже шмыгнула за стол. Немедленно
треснула по лбу ложкой одного из братьев, что попытал счастья стащить у
нее сухарь, - и пошла, давясь, глотать кашу, блестя на Друца влажным,
птичьим глазом.
Хозяйка подозрительно покосилась на мужа и ссыльного. Однако сивухи в
кружках давно и след простыл. Вздохнула Пелагея, безнадежно махнула рукой
и вновь уселась на лавку.
- Ты, паря, стал-быть... - Филат весело дернул углом рта. - Дровишек
наколоть подсобишь? Опосля жрачки?
- Подсоблю.
- Ну вот и лады...
В дровяном сарае Филат, воткнув в колоду топор, щербатый, как Филатова
ухмылка, глумливо хохотнул. Извлек из-под накинутого поверх рубахи
дубленого кожуха знакомую бутыль.
Где и прятал-то, родимую? Души ведь в мужичонке на алтын с полушкой!
- Мы хучь в арестантских ротах и не парились, но тоже кой-чего могем! -
осклабился хозяин. - Я и сухарей призаначил, солонинки чуток... Ну што,
паря, за конец твоей каторги, за жисть вольную, новую!
"Да уж, вольную! Вольнее некуда... ходи, чалый, ходи кругом, куда повод
пустит!.."
Из посуды в сарае у Филата, запасливого насчет всего, что касалось
выпивки, нашлась пара туесков из заскорузлой бересты. Выпили, захрустели
сухарями. В сарае было холодно - не в пример холодней, чем в избе; в щели
то и дело врывался колючий ветер, озоровал по углам, задувал снежную пыль.
- Топором помашу. Согреюсь. Да и твоя пусть слышит: работаем.
- Помаши, помаши! - охотно согласился хозяин. Поначалу топор едва не
вырвался из рук - запястья отозвались плохим, стеклянным хрустом, - так
что Филат даже отшатнулся в испуге:
- Чего балуешь, паря?! Зашибешь ить, варначина!