"Александр Ольбик. Гуттаперчевая любовь [D]" - читать интересную книгу автора

сделал ею ударяющее движение.
иська проснулся рано. Во всяком случае, в шесть, когда Санька открыл
глаза и взглянул на будильник, хозяина в доме уже не было. Он растормошил
Тубика. Тот закашлялся, припадочно забился на грязном тюфяке.
- Бля, курить охота, - Борька приходил в себя.
С утром к нему явилось тяжелое воспоминание вчерашней сцены у вокзала.
Ему стало нехорошо. День только начинался, а он не знал, куда себя девать.
Стал вспоминать сон. Стоит перед ледяной ямой полной воды. В воде плавают
рыбы, во всяком случае, он видит, как воду разрезают черные плавники. Одной
ногой он соскользнул и начал сползать в яму. Уже нога коснулась прохлады,
уже через края кроссовок потекла ледяная вода, уже не было никакой надежды
на спасение, когда вдруг соскальзывание прекратилось. Даже не прекратилось -
замедлилось...
Когда староста вошел в комнату, от него пахнуло церковным духом. Тем,
что курится в кадилах и чем отгоняют дьявольские силы от царских ворот.
- Хотите размяться? - спросил хозяин, снимая с гвоздя старое пальто.
Он вывел их на холод. Сквозь морозную дымку на них снизошла благодать
звездного неба. С тремя тысячами мерцающих светлячков, летящих в глубину
двенадцати миллиардов световых лет. А справа, над заливом, распластавшись во
всю ширь, безмятежно спала Большая медведица.
В сарае, куда их привел иська, было темно, сквозило из всех щелей.
Звякнули лопаты, стукнули черенки. Борька закашлялся - хотелось в тепло, а
еще больше хотелось курить. Длинные тени вынырнули из-под козырька навеса и
стреловидно прочертили заснеженное пространство.
Лопаты нес староста. Он сутулился, загребая надетыми на босу ногу
бахилами снег, и, не оборачиваясь на пацанов, направился в сторону
побеленного изморозью креста. Это была могила дьякона. Похороненного на
церковном погосте еще в позапрошлом веке...
- Что мы тут потеряли? - поежившись, клацая от холода зубами, спросил
дружка Борька.
- Да пошел он лесом, - Санька весь посинел от утреннего озноба. - Валим
отсюда.
Они свернули на дорожку, ведущую к калитке. Дорожка желтела песком и
скрадывала шаги. За оградой они припустились в сторону центральной улицы.
Редкие прохожие, озабоченные собственными передрягами, не обращали на них
никакого внимания.
На автобусной остановке Санька подвалил к мужчине в шапке с опущенными
ушами и попросил закурить, но его проигнорировали. Возле урны валялся бычок
и он его быстрым движением подцепил и, не удержавшись, сунул в губы - так
горело ему затянуться.
Расстались на перекрестке уже перемигивающихся светофоров. Над домами
светлело небо.
Дома Саньку встретили винегретные и спиртные ароматы, прокуренные углы,
приторные запахи человеческого пота. На столе - открытая пачка сигарет
"Марлборо". Тут же, в пепельнице, навалом грудились окурки. На фильтрах
ободки губной помады. Он знал, что его мать дома и не одна. На вешалке -
дубленка хахаля. Меховая шапка, мохеровый шарф, а на подставке - кожаный
кейс.
Дверь в комнату была приоткрыта, в щель тускло проскальзывал лучик
ночника, висевшего над изголовьем.