"Булат Шалвович Окуджава. Будь здоров, школяр " - читать интересную книгу автора

- Отбой! - кричит Гургенидзе.
Я все расскажу командиру батареи. Пусть не думает, что я таюсь.
- Товарищ лейтенант...
Он сидит на краю окопчика и водит пальцем по карте. Он смотрит на меня,
и я понимаю: ждет, когда я признаюсь. [364]
- Я виноват. Я совсем не подумал об этом... Делайте со мной что
хотите...
- А что я должен с тобой делать? - задумчиво спрашивает он. - Ты что,
натворил что-нибудь?
Смеется? Или забыл? Я рассказываю ему все. Начистоту. Он смотрит с
удивлением. Потом машет рукой:
- Послушай, иди отдыхай. При чем тут твоя самокрутка? Просто мы перешли
в наступление. Просто нужно было стрелять. Иди, иди.
Я иду.
- Смотри не засни. Замерзнешь, - говорит вслед лейтенант.
Через час мы снова на ногах. Мы снова палим в немцев. Наступление. Я не
вижу его. Какое наступление, если мы сидим на месте? Неужели так будет
всегда? Грохот, запах пороха, крик Гургенидзе: "Попадалься! Не попадалься!..
" и эта проклятая ложбинка, из которой ничего не видно. А где-то
наступление. Идут танки, пехота, кавалерия, поют "Интернационал", падают,
знамен не выпуская из рук.
И когда небольшое затишье, я бегу на наблюдательный пункт. Я посмотрю
хоть краешком глаза: а какое оно, наступление? Я подышу им. А НП - это не
что-нибудь, а просто верхушка холма, и там на склоне лежат, едва высунув
головы, наблюдатели, а комбат Бураков смотрит в стереотрубу. Я ползу по
крутому склону и высовываюсь до пояса. И слышу, как запевают птицы. Птицы!
Кто-то стягивает меня за ногу вниз.
- Жить надоело? - шипит комбат. - Ты что здесь околачиваешься?
- Посмотреть хотел, - говорю я.
Наблюдатели смеются.
- Птицы откуда-то, - говорю я.
- Птицы? - переспрашивает комбат.
- Птицы...
- Какие птицы? - спрашивает из окопчика телефонист Кузин.
- Птицы, - говорю я и уже сам ничего не понимаю. [365]
- Разве это птицы? - устало смотрит на меня комбат.
- Птицы... - смеется Кузин.
Я уже начинаю понимать, что это такое. Один из наблюдателей напяливает
на палку свою шапку и поднимает над собой. И тотчас запевают птицы.
- Понял? - спрашивает комбат.
Он хороший человек. Другой бы начал топать ногами и материться. Он
хороший человек, наш комбат. Сейчас бы меня убили, если бы не он. Это он,
наверное, за ноги меня подтянул.
Становится темнее, темнее. Серые сумерки окутывают холмы. И я слышу,
как далеко-далеко бьет пулемет.
- Пулемет! - кричу я.
Никто не обращает на меня внимания.
- Пошли наши, - говорит комбат Бураков, - сейчас начнем. -
И потом говорит мне:
- На-ка погляди.