"Фрэнк О'Коннор. Гамлет и Дон Кихот (ессе)" - читать интересную книгу автора

отказаться и рассказал бы эту историю так, как сделал это здесь - в
хронологическом порядке, без ухищрений и изысков. Полагаю, что так же
рассказал бы ее зрелый Тургенев. Однако в своем историческом контексте
рассказ этот вызывает восхищение - и той смелостью, с какой история Арины
сценически подана читателям, и тем, как из сумятицы незначительных деталей
прорывается на мгновение огромная человеческая боль, словно голос самих
обездоленных. Этот прием был также любимым у Роберта Браунинга, и если
читать одновременно рассказ "Ермолай и мельничиха" и стихотворение "Моя
последняя герцогиня", то можно обнаружить, что эти два произведения
объясняют друг друга, вплоть до нарочитого хода в сторону в конце как
того, так и другого. "А завтра, чай, тяга хороша будет..." у Тургенева
перекликается с заключительными строками "Моей последней герцогини" у
Браунинга:


Взгляните - вы должны, я убежден,
Одобрить эту бронзу: Посейдон,
Морского усмиряющий коня, -
Ганс Инбрукский сработал для меня.


[Пер. М. Донского.]

Да и сами действующие лица тоже перекликаются между собой: Арина и
герцогиня, Петрушка и фра Пандольфо, г. Зверков и герцог - холодный
эгоцентрик, убивший невинную любовь и нежность двух сердец.
Но в "Записках охотника" есть даже еще более характерные, чем
рассмотренные выше, рассказы, как, например, те два, которыми так
восторгался Генри Джеймс, - "Певцы" и "Бежин луг". В "Певцах" описывается
певческое состязание, происходящее в деревенском кабаке, а "Бежин луг"
повествует о четырех пареньках, пасущих ночью коней на лугу у реки и
коротающих время в рассказах о привидениях. Внешне по крайней мере это
все, что автор стремится в них описать; на самом деле в первом говорится о
способности искусства вносить смысл в обессмысленный мир, а во втором - о
бессмысленности жизни как таковой и ужасе, который охватывает человеческую
душу, оставшуюся один на один с Природой и ночью.
Английскому или американскому издателю тургеневской поры пришлись бы
больше по вкусу два последних рассказа, потому что ему не составило бы
труда определить их жанр. Он сразу же отнес бы их в разряд эссе, типа тех,
какие писались Хэзлиттом, и опубликовал бы под названием "Сельские
баллады" или же "Истории с привидениями". Но он, несомненно, никак не мог
бы взять в толк, почему мы называем их рассказами, ведь в его
представлении рассказ - это повествование, которое зиждется на интересе к
событиям, а Тургенев от этого попросту отказался, заменив статическими
описаниями, характерными для эссе или поэзии. Правда, в конце "Бежина
луга" он на мгновение позволяет возникнуть интересу к событию: Павел,
самый смелый из четырех парнишек, утверждает, что слышал голос утонувшего
товарища, который звал его из речных глубин. Но в последнем абзаце
Тургенев намеренно уходит от возможного эффекта, сообщая нам, какая судьба
постигла Павла на самом деле: