"Николай Сергеевич Оганесов. Двое из прошлого (Повесть) " - читать интересную книгу автора

дни, а то и часы успевал и познакомиться с человеком, и привыкнуть к нему,
и сродниться, доверять, как брату, и, случалось, как брата, потерять. Одно
слово - война: жизнь и смерть, солдатская спайка, зависимость от товарища,
чей локоть вплотную к твоему... А что, разве сейчас иначе? Разве люди
перестали зависеть друг от друга? Да нет, так же связаны, и друзья есть, и
враги, как прежде, только что название у врага другое - хамство, подлость,
равнодушие, и ранят они иначе - не тело, а душу...
"Чем же ему помочь? - подумал он. - И рад бы, но чем?"
- А теперь, Федор Константинович, вспомните, пожалуйста, что
произошло между вами и Игорем в последнюю вашу встречу, когда вы
праздновали восьмую годовщину свадьбы дочери, - попросил следователь и
прибавил, улыбнувшись: - Только постарайтесь не взваливать всю вину на
себя.
Тихойванов удрученно взглянул на полную окурков пепельницу и решил,
что курить еще одну папиросу неприлично.
Просьба следователя заставила вернуться к тому, что уже много дней
тяжелым грузом лежало на сердце: он вспомнил вечер, такую же, как и здесь,
пепельницу на столе, Игоря, вошедшего с мороза с бутылками под мышкой,
возившуюся у плиты Тамару...


Федор Константинович помог зятю разгрузиться, поставил шампанское на
сервант, водку - на стол и, задымив "Казбеком", полез за шахматами.
Ничто не предвещало чудовищной ссоры, разразившейся получасом позже.
Игорь ходил по комнате в приподнятом настроении, насвистывал какую-то
мелодию, дочь была весела и добродушна. Слегка пожурив мужа за то, что он,
не дождавшись, когда будет накрыт стол, открыл бутылку "Пшеничной" и налил
две рюмки, себе и тестю, она освободила угол стола для шахматной доски,
достала третью рюмку и тоже налила водки.
От батареи парового отопления несло жаром, под потолком горела
пыльная старая люстра с оторванными стеклянными подвесками, за белым от
мороза окном чуть слышно свистел ветер. Федор Константинович раскрыл доску
и начал расставлять фигуры.
- За упокой души рабы божьей Нины свет Ивановны, - провозгласил зять.
Он чокнулся своей рюмкой о рюмку тестя, зажмурился, одним махом выпил
и, морщась, двинул пешку вперед. Тамара тоже выпила.
- А ты что ж? - спросила она, обращаясь к отцу. Ее щеки горели ярким
румянцем - видно, ей передалось приподнятое настроение мужа.
- Мне спешить некуда, - буркнул Федор Константинович и сделал первый
ход.
Ему не понравился тон, которым Игорь произнес тост: "За упокой души
рабы божьей... свет Ивановны". Он знал цену жизни и потому не переносил,
когда о смерти говорили без особой на то необходимости, пренебрежительно,
а тем более в шутку. Кроме того, Щетинникова была его соседкой много лет,
знала покойную жену, нянчила, хотя и не часто, дочь. Он хотел было сделать
замечание, но в последний момент удержался, промолчал, опасаясь нарушить
мир и покой, в кои-то веки снизошедший на эту семью.
А Игорь, вяло переставляя фигуры, продолжал упражняться в остроумии.
- Любопытно, куда попадет ее душа: в рай или в ад? -
разглагольствовал он. - Как вы считаете, Федор Константинович? Я лично