"Николай Сергеевич Оганесов. Двое из прошлого (Повесть) " - читать интересную книгу автора

нетерпением ждал возможности проявить себя так же геройски, как отец в
годы гражданской войны.
Кто мог предполагать, что этот Первомай окажется последним перед
войной и что пройдет несколько месяцев, и его вместе с другими ребятами их
двора будут провожать на призывной пункт!..
Отец храбрился, до последней минуты казался веселым, шутил и, лишь
когда настало время прощаться, крепко прижал его своей единственной рукой
и прошептал на ухо сбивчиво, торопливо, будто боясь не успеть или кого-то
стесняясь:
- Береги себя, сынок, ладно? Ты ведь у меня один... - и отвернулся.
Играла гармонь, ей вторила гитара и мандолина. Странное сочетание, но
никогда - ни до, ни после - Тихойванов не слышал музыки выразительнее и
прекраснее. Кто-то запел молодым, ломающимся от волнения голосом:

Если завтра война, если завтра в поход,
Если черная сила нагрянет...

Песню подхватили:

Как один человек, весь советский народ
За Советскую Родину встанет...

Пели отцы и матери, сестры и младшие братья, пели соседи, а
чудилось - вся страна поет, провожая своих сыновей на святое, правое дело,
выше которого и почетнее ничего нет.
С их двора уходило шесть человек. Провожающих было в десять раз
больше. Среди пацанов между прочими крутился и Жорка Волонтир. Он провожал
своего старшего брата Дмитрия. Ненадолго свела их война, Дмитрия Волонтира
и Федора Тихойванова, на неделю, не больше, - пока везли на формирование.
Война и развела. Потом, через много лет после возвращения, Федор
Константинович узнал судьбу каждого из той шестерки. Четверо погибли
смертью храбрых, а Дмитрий... С ним, как оказалось, они воевали не просто
в разных воинских частях, а по разные стороны фронта: Волонтир попал в
плен и спасся ценой предательства. Канул его след в неизвестность.
В сорок шестом Тихойванов вернулся в город. Отца к тому времени уже
три года как не было в живых. Осталось лишь неотправленное письмо,
датированное декабрем сорок второго. Письмо это по доброте душевной, а
может быть, из какой-то особой инвалидской солидарности сохранил безногий
сапожник из мастерской в двух кварталах от дома. Он появился в жизни
Федора Константиновича так же внезапно, как и исчез. Прикатил на своей
гремучей тележке, пристально, с любопытством и завистью рассматривал
ордена и медали, пока читалось письмо, а потом, с жадностью затягивался
столичным "Казбеком", которым угостил его Тихойванов, коротко рассказал,
что в сорок втором под Новый год оккупационные власти выселили жильцов из
их дома, и отец перебрался в сапожную мастерскую, откуда спустя неделю и
взяли его по доносу как участника и героя гражданской войны.
Через час он укатил, отталкиваясь от земли деревянными валиками, и
больше Тихойванов его не встречал: дверь в мастерскую оказалась
заколоченной, и никто не мог сказать, куда делся хозяин. Письмо тоже
затерялось. До сей поры Федор Константинович так и не избавился от мысли,