"Николай Сергеевич Оганесов. Играем в 'Спринт' (Повесть) " - читать интересную книгу автора

покрывавшую щеки и подбородок незнакомца.
Я оторопело стоял на обочине дорожки. Надо было оглянуться,
посмотреть вслед, но что-то помешало мне это сделать. Собственно говоря,
не что-то, а вполне конкретное чувство, уверенность, что, обернувшись,
наверняка натолкнусь на встречный, устремленный на меня взгляд.
Будь я кинорежиссером, непременно снял бы эту немую сцену под
струнный квартет Бетховена. Есть там очень близкое по настроению место:
несколько мощных отрывистых тактов, внезапно сменяющихся зыбкой и
тревожной основной темой сонаты. Жаль только, мажорный финал сюда никак не
монтировался. Когда я все-таки рискнул оглянуться, на дорожке было уже
пусто.
Рыжебородый, если, конечно, он и впрямь не выходец с того света, не
мог уйти далеко - слишком мало прошло времени, и, не отдавая себе отчета,
зачем это делаю, я ринулся на улицу. Но и там мужчины на костылях тоже не
было.
Не знаю, какой диагноз поставят мне в поликлинике, но, боюсь, что в
нем не обойдется без упоминания о мании преследования. По оперативным
данным, после пятнадцатого ни одна живая душа не появлялась на Приморской,
и вдруг целое нашествие! Чудно: еще вчера я сетовал на застой в событиях -
прожитый день оказался перенасыщен ими.
Поднявшись по ступенькам, я первым делом проверил метку - крошечный,
втиснутый в дверной зазор камешек. Он был на месте. Стало быть, на
неприкосновенность жилища в мое отсутствие никто не покушался. И на том
спасибо.
Я зажег свет. Включил телевизор. Прилег на диван.
Физическая усталость и недомогание, а попросту болезнь буквально
придавили меня к постели. Тело ныло, как будто по нему весь день били
палками. Нащупав на тумбочке упакованный в фольгу аспирин, я вытряхнул на
ладонь таблетку и запил ее остатками чая. Есть не хотелось, несмотря на
то, что весь мой дневной рацион состоял из нескольких стаканов фруктового
сока.
По телевизору шел концерт покойного Джо Дассена, но звук оказался
выключен, а вставать было лень. Рядом со стаканом лежала записка, которую,
уходя, оставил для Нины. Я машинально перечитал ее, взял ручку и принялся
выводить каракули на обратной стороне листа.
В путанице штрихов и закорючек появился чей-то ястребиный профиль,
девушка в чрезмерно коротенькой юбке, силуэт человека, опирающегося на
костыли. Ниже рука сама собой вывела прямоугольник, и без всякого усилия с
моей стороны на рисунке стали возникать очертания гостиничного вестибюля и
придуманные на ходу символы. Буквой В обозначился главный вход. Буквой З -
закрытые под замок запасные выходы. Р - валютный бар и ресторан. С -
сберкасса, Л - лестница на верхние этажи, М - мусоросборник. Остальные
надписи я внес полностью и стрелкой указал маршрут, по которому должен был
пройти Кузнецов вечером пятнадцатого сентября.
Получилось не очень аккуратно, зато похоже.
Однако чем дольше всматривался в рисунок, тем меньше делалось
сходство. Буквы приняли вид загадочных иероглифов, спираль лестницы,
ведущая в бар, обернулась неясным математическим символом, и хотя в
вычерченной схеме не содержалось абсолютно ничего нового, она показалась
сложной головоломкой, разобраться в которой мне явно не под силу.