"Владимир Федорович Одоевский. Русские ночи" - читать интересную книгу автора

подобострастие - благоразумием, ее оптический обман - влечением сердца; и
красавица едва не гордилась его похвалою.
Но в любви юноши соединялось все святое и прекрасное человека; ее
роскошным огнем жила жизнь его, как блестящий, благоухающий алоэс под опалою
солнца; юноше были родными те минуты, когда над мыслию проходит дыхание
бурно; те минуты, в которые живут века; когда ангелы присутствуют таинству
души человеческой и таинственные зародыши будущих поколений со страхом
внимают решению судьбы своей.
Да! много будущего было в этой мысли, в этом чувстве. Но им ли оковать
ленивое сердце светской красавицы, беспрерывно охлаждаемое расчетами
приличий? Им ли пленить ум, беспрестанно сводимый с толку теми судьями
общего мнения, которые постигли искусство судить о других по себе, о чувстве
по расчету, о мысли по тому, что им случилось видеть на свете, о поэзии по
чистой прибыли, о вере по политике, о будущем по прошедшему?
И все было презрено; и бескорыстная любовь юноши, и силы, которые она
оживляла... Красавица назвала свою любовь порывом воображения, мучительное
терзание юноши - преходящею болезнью ума, мольбу его взоров - модною
поэтическою причудою. Все было презрено, все было забыто. Красавица провела
его через все мытарства оскорбленной любви, оскорбленной надежды,
оскорбленного самолюбия...
Что я рассказал долгими речами, то в одно мгновение пролетело через
сердце красавицы при виде мертвого: ужасною показалась ей смерть юноши, - не
смерть тела, нет! черты искаженного лица рассказывали страшную повесть о
другой смерти. Кто знает, что сталось с юношей, когда, сжатые холодом
страдания, порвались струны на гармоническом орудии души его; когда изнемог
он, замученный недоговоренною жизнию; когда истощилась душа на тщетное
борение и, униженная, но не убежденная, с хохотом отвергла даже сомнение, -
последнюю, святую искру души - умирающей. Может быть, она вызвала из ада все
изобретения разврата; может быть, постигла сладость коварства, негу мщения,
выгоды явной, бесстыдной подлости; может быть, сильный юноша, распаливши
сердце свое молитвою, проклял все доброе в жизни! Может быть, вся та
деятельность, которая была предназначена на святой подвиг жизни, углубилась
в науку порока, исчерпала ее мудрость с тою же силой, с которою она некогда
исчерпала бы науку добра; может быть, та деятельность, которая должна была
помирить гордость познания с смирением веры, слила горькое, удушающее
раскаяние с самою минутою преступления...
Карета остановилась. Бледная, трепещущая красавица едва могла идти по
мраморным ступеням, хотя насмешки мужа и возбуждали ее ослабевшие силы. -
Вот она вошла; она танцует; но кровь поднимается в ее голову; деревянная
рука, которая увлекает ее за танцующими, напоминает ей ту пламенную руку,
которая судорожно сжималась, прикасаясь до ее руки; бессмысленный грохот
бальной музыки отзывается ей той мольбою, которая вырывалась из души
страстного юноши.
Между толпами бродят разные лица; под веселый напев контрданса
свиваются и развиваются тысячи интриг и сетей; толпы подобострастных
аэролитов вертятся вокруг однодневной кометы; предатель униженно кланяется
своей жертве; здесь послышалось незначущее слово, привязанное к глубокому,
долголетнему плану; там улыбка презрения скатилась с великолепного лица и
оледенила какой-то умоляющий взор; здесь тихо ползут темные грехи и
торжественная подлость гордо носит на себе печать отвержения...