"Владимир Федорович Одоевский. Русские ночи" - читать интересную книгу автора

холод пробегал по жилам и волосы дыбом становились на голове; прислушиваюсь:
то как будто крик страждущего младенца, или буйный вопль юноши, или визг
матери над окровавленным сыном, или трепещущее стенание старца, и все голоса
различных терзаний человеческих явились мне разложенными по степеням одной
бесконечной гаммы, продолжавшейся от первого вопля новорожденного до
последней мысли умирающего Байрона; каждый звук вырывался из раздраженного
нерва, и каждый напев был судорожным движением.
Этот страшный оркестр темным облаком висел над танцующими, - при каждом
ударе оркестра вырывались из облака: и громкая речь негодования; и
прерывающийся лепет побежденного болью; и глухой говор отчаяния; и резкая
скорбь жениха, разлученного с невестою; и раскаяние измены; и крик
разъяренной, торжествующей черни; и насмешка неверия; и бесплодное рыдание
гения; и таинственная печаль лицемера; и плач; и взрыд; и хохот... и все
сливалось в неистовые созвучия, которые громко выговаривали проклятие
природе и ропот на провидение; при каждом ударе оркестра выставлялись из
него то посинелое лицо изможденного пыткою, то смеющиеся глаза сумасшедшего,
то трясущиеся колена убийцы, то спекшиеся уста убитого; из темного облака
капали на паркет кровавые [капли и] слезы, - по ним скользили атласные
башмаки красавиц... и все по-прежнему вертелось, прыгало, бесновалось в
сладострастно-холодном безумии...
[Свечи нагорели и меркнут в удушливом паре. Если сквозь колеблющийся
туман всмотреться в толпу, то иногда кажется, что пляшут не люди... в
быстром движении с них слетает одежда, волосы, тело ... и пляшут скелеты,
постукивая друг о друга костями... а над ними под ту же музыку тянется
вереница других скелетов, изломанных, обезображенных... но в зале ничего
этого не замечают... все пляшет и беснуется, как ни в чем не бывало.]

2

Долго за рассвет длился бал; долго поднятые с постели житейскими
заботами останавливались посмотреть на мелькающие тени в светлых окошках.
Закруженный, усталый, истерзанный его мучительным весельем, я выскочил
на улицу из душных комнат и впивал в себя свежий воздух; утренний благовест
терялся в глуме разъезжающихся экипажей; предо мною были растворенные двери
храма.
Я вошел; в церкви пусто, одна свеча горела пред иконою, и тихий голос
священника раздавался под сводами: он произносил заветные слова любви, веры,
надежды; он возвещал таинство искупления, он говорил о том, кто соединил в
себе все страдания человека; он говорил о высоком созерцании божества, о
мире душевном, о милосердии к ближнему, о братском соединении человечества,
о забвении обид, о прощении врагам, о тщете замыслов богопротивных, о
беспрерывном совершенствовании души человека, о смирении пред судьбами
всевышнего; [он молился об убиенных и убийцах,] он молился об оглашенных, о
предстоящих!
Я бросился к притвору храма, хотел удержать беснующихся страдальцев,
сорвать с сладострастного ложа их помертвелое сердце, возбудить его от
холодного сна огненною гармониею любви и веры, - но уже было поздно! все
проехали мимо церкви, и никто не слыхал слов священника...

МСТИТЕЛЬ