"Ирина Одоевцева. На берегах Сены " - читать интересную книгу автора

- Нет, нет. Напротив, - уверяю я его, - продолжайте, пожалуйста.

- А о детстве можно? - робко осведомляется он.

- О чем хотите. Мне все интересно. И это правда.

- Раз уж вы согласны слушать, то и пеняйте сами на себя.

И он начинает рассказ о своем детстве. Очень счастливом, "золотом
детстве" - зимой в Петербурге, летом в имении, и о катастрофе, завершившей
его. В катастрофе я не совсем разобралась, не все в ней поняла, но
переспрашивать его я не решаюсь. Не ручаюсь, что это все так именно и было.
По его словам, его мать, молодая жена старого генерала, очень рано
овдовела. Генерал - ревнивый старик - оставил завещание, по которому все
его большое состояние в случае, если его вдова снова выйдет замуж,
переходит их маленькой дочери, а в случае ее смерти - родственникам
генерала.

- Что же, погоревала она немного, как полагается, но, конечно,
захотелось ей любви. Вот и решила она выйти замуж за поручика, давнишнего
ее молодого поклонника, постоянно бывавшего еще при муже-генерале в их
доме. Девочка была к нему сильно привязана, и он к ней. Все было, как
нельзя лучше. Все любили друг друга и были счастливы. О завещании и не
вспомнили - дочка обожала мать и считала ее, а не себя хозяйкой
петербургского дома, имения и денег. Так прошло несколько счастливых лет,
во время которых, к общей радости, и я успел родиться. Девочка была уже
подростком. И вдруг она заболевает менингитом и умирает в три дня. Мать
чуть не помешалась от горя. Но тут на нас обрушился новый удар - нотариус
объявил ей, что она должна покинуть свою квартиру, так как и дом, и имение,
и капитал принадлежали дочери и переходят к родственникам генерала. Так моя
мать все сразу и потеряла, и настало бедственное существование на жалкие
гроши жалования поручика Лотарева. Родственники покойного генерала обобрали
ее до ниточки. Северянин тяжело вздыхает.

- Да, много горя мы тогда с мамашей хлебнули. Пожалуй, не меньше, чем
я теперь. Постыдное, тяжелое начало жизни. Постыдный, тяжелый конец.
Сколько страданий и унижений. От них вся душа в ссадинах, синяках и
кровоподтеках. Судьба тогда била и теперь бьет меня в морду, как в бубен, и
не только в морду, но и в душу. А ведь душа у меня гордячка, неженка,
небожительница. Каково ей? Понимаете ли вы?

Да, понимаю. Понимаю и сочувствую. Молча. Что уж тут скажешь? И он, не
дождавшись моего ответа, продолжает:

- Я приехал сюда в надежде переиздать мои книги. Но куда там! И
слышать не хотят, а всякую бездарь и шваль печатают. Объяснили: вы больше
никому не нужны и не интересны. В альманах "Окно" меня не пустили. Устроить
мой вечер и то не удалось - Союз писателей отказал наотрез. При встречах
притворяются, что не узнают меня. А мерзавец Толстой в ресторане "Медведь",