"Патрик О'Лири. Черное сердце " - читать интересную книгу автора

никого. Кто мог бы. Остановить. Меня."
"Значит, вы никогда не встречали никого со вторым зрением."
Он сунул мизинец в рот, послюнил его и поднял между своими глазами.
"Своим самым маленьким пальцем я могу заставить вас умолять о смерти."
Она царапнула свои карты с надписью, те, что с красным глазом -
трещащий звук напомнил ему леса Анвардолы, сухой ветер, шуршащие люди,
сладкий запах горящей кости. Долгое задание, которое как и все закончилось
одинаково: завладением. Поглощенный, как всегда, своим текущим операционным
статусом и занятый несколькими диагностическими тестами, он едва расслышал
звук этих карт. Рука его заныла, отметил он с зарождающимся замешательством,
словно в портфеле лежали не пробы, а куски лунного грунта. Что, очевидно
было не так.
Она перестала тасовать карты. "Это называется старением", сказала она.
"Такое происходит с большинством из нас. Просто с вами это происходит
быстрее."
"Старение?", спросил он. Его информировали об этой концепции. Не
имеющая отношения к нему случайность. Он обратил внимание, что усы его
заметно увлажнились.
"Энтропия, растянутая на весь жизненный цикл. Несомненно, убыстренная
значительными тратами энергии, вызванные вашей оболочкой." Она улыбнулась.
"Выпивка больше не поможет."
Он поморщился, ибо сообразил, что и в самом деле пренебрег ритуалом
питания. Кроме жидкостей, он многими днями не принимал никакой их прокисшей
пищи. Аппетит всегда обладал у него низким приоритетом, он давно переместил
его на самый низкий уровень. Если честно, сама мысль о еще одной жареной
корове, бескостной рыбе, вздутом зерне, измельченном клубне, доводила его
почти до тошноты.
"Я компенсируюсь", сказал он, чувствуя странное кружение в своем
желчном протоке. Он повернул одно глазное яблоко назад в глазнице, в поисках
адреналинового триггера. Он обнаружил, что не может его вызвать.
Она взяла его за руку, словно он был ребенком. Осторожно повела к ряду
пластиковых кресел. На каждом был укреплен телевизор. Он обнаружил, что
сидеть - большой облегчение. Словно издалека, к чему он не привык, он
смотрел на себя самого, осевшего в узком кресле, и на маленькую женщину в
черном, бросающую в прорезь монеты, запачканные прилипшими вонючими
крошками.
"Я не чувствую своих ног", сказал человек в черном.
"Ш-ш!", сказала она.
Потом к нему вернулось дыхание; казалось, он плывет надо всеми, но в
действительности это за ним следила камера наблюдения высоко под потолком.
Какие крошечные твари, подумал он. Оцепенелый человек внизу смотрит
телевизор. Но округлая женщина в черном смотрела на него, показывая на
потолок.
"Вызовите их", сказала она. "Скажите им: Руки. Прочь. От. Земли."
Ярость вскипела в нем, когда она забрала портфель из беспомощных рук.
Он обратился к ней Голосом Триумфа, однако не только не заполнил все
пространство вокруг, как это было в других мирах, заставляя содрогаться
чувствующих: слова пузырились с губ бледнеющего человека в черном, едва
различимые в грохоте игорных автоматов, звона колеса Фортуны, аплодисментов
аудитории Бербенка. "Я - страж четвертого уровня! Мне 800 лет!"