"Джудит О'Брайен. В тесной комнате " - читать интересную книгу автора

ему истории всех преступлений, совершенных представителями человечества,
включая и ту, когда Сократу была вручена чаша с цикутой.
При мысли о чаше я тотчас же поняла, чего мне не хватает. Мне надо было
выпить. Не предаваясь дальнейшим размышлениям, я припарковала свою "тойоту"
возле уютного кафе, в котором, к счастью, не было принято вступать в
дружеские разговоры. Здесь вы по собственному выбору могли затеять беседу
или с равным правом и успехом предаться молчаливому уединению в окружении
людей. Уединение в эту минуту было для меня наилучшим вариантом, но именно
уединение в кругу людей, а не безотрадная изоляция в четырех стенах дома.
Люди уже начинали просачиваться тонкой струйкой в кафе под звуки
оживленной вечерней музыки. Сюда приходили расслабиться и хорошо провести
время. Приходили парами или по трое, а одна многочисленная группа заняла
центральный стол. Через головы им передавали кувшины с пивом, и пена при
этом перехлестывала через край. Похоже было, что я здесь единственная, кто
пришел сам по себе, без спутников.
И тут я заметила его. Не знаю, почему мой взор остановился на нем. Но
прежде я почувствовала его настойчивый взгляд, будто он прикоснулся ко мне.
Вам, конечно, знакомо это ощущение неловкости, когда кто-то не отрываясь
буравит взглядом ваш затылок и сначала вы не можете определить, откуда
исходит этот упорный взгляд.
Возможно, я заметила его потому, что он тоже был один. Он сидел в
отдалении, позади шумной группы посетителей. Огромным усилием воли я
заставила себя отвести от него глаза, но тайком продолжала наблюдать за ним,
притворяясь, что читаю меню, начертанное мелом на доске и видное мне через
его левое плечо. Он был не из тех, что убивают наповал своей неотразимой
внешностью. Он не был похож на голливудского актера. Скорее о нем можно было
бы сказать, что во внешности его была некая суровость. Он внушал доверие, и
было нетрудно представить, как какой-нибудь неудачник изливает ему свои
невзгоды или как женщина рыдает на его широком плече, поверяя ему свои
горести.
Трудно было сказать, темно-каштановые у него волосы или черные, но было
заметно, что они волнистые. Черты его лица были правильными, но не такими,
чтобы привести женщину в экстаз. В определенном смысле они были не лишены
приятности, но главное, что он производил впечатление человека доброго и
спокойного. И в то же время в нем чувствовалась сдержанная энергия, а в
глазах его, когда он обводил ими зал, то и дело появлялся блеск. Разумеется,
блеск его глаз можно было бы объяснить очень просто, а именно тем, что он
уже успел хорошенько хлебнуть.
Я заказала белого вина, и выбор мой оказался правильным, поскольку это
давало мне возможность еще понаблюдать за незнакомцем. Вино мне подали в
пластиковом стакане, и это было хорошо, потому что, если учесть ужасное
состояние моей нервной системы, с меня стало бы и хлопнуть стакан об пол.
Конечно, я не могла не думать о том, что из-за моего нелепого
поведения, по всей вероятности, погибла молодая женщина. Она лишилась
возможности радоваться жизни в течение еще нескольких десятков лет. И все
это потому, что я не смогла заставить себя произнести всего несколько слов:
"Кстати, не трогай этот кекс. Он может быть отравлен".
"Но ведь это был несчастный случай, - пыталась я убедить себя. - У меня
не было ни намерения, ни плана убивать ее. В моих действиях, а точнее, в
моем бездействии не было ничего преднамеренного". Хоть я и не могла