"Анатолий Нутрихин. Жаворонок над полем (Повесть о детстве Д.Менделеева) " - читать интересную книгу автора

Прасковья на кухне чистила к обеду картофель, Марья Дмитриевна ей
помогала. Женщины неторопливо переговаривались.
- Не занедужил бы в пути Иван Павлович, - беспокоилась Марья
Дмитриевна. - Слабоват он здоровьем стал в последние годы. А раньше был
орел. Зимой без рубашки подчас ходил, это на нашем-то сибирском морозе...
- Возраст никого не красит, - поддакнула Прасковья. - Бог милостив,
вернется благополучно, не впервой в Омск ездит. Я больше о Полиньке
беспокоюсь, хотя ей и полегчало. Вишь, опять к Непряхиной подалась... Правду
скажу: тает она словно ледок на вешнем солнышке. Ну, впрямь, сосулечка
хрустальная.
- Не береди душу, Параша! - вздохнула Марья Дмитриевна. - Сама вижу:
больна Полюшка и телом, и духом. В ее беде себя виню. Все силы и время
заводу отдавала. Мало за детьми присматривала, хотя всегда помнила о них.
Воспитывала по-христиански, по обычаю родителей наших. Только проповедь моя
затронула их сердца по-разному. В Поле такой ответный огонь вспыхнул, какого
и возжечь не желала. Теперь она полдня молится, полдня бедным помогает. Да
видит - всем не помочь. От того и мается...
- Горя-то вокруг - море. А Поля словно святая.
- Святая и есть. Позапрошлой весной совсем собралась в монастырь
податься, еле упросила остаться. Мол, и отсюда будет слышна твоя молитва.
Покорилась, но в церковь зачастила. В любую погоду утром и вечером - в храм.
Молится, стоя на коленях, пол-то бывает холодный. Застудилась...
- Кусок хлеба не съест - нищим отдаст. Они за нее на паперти бога
молят. А ей, видать, лестно...
- Не ради лести старается Аполлинария, о сирых радеет. Только почему ей
самой счастья нет? - Марья Дмитриевна приложила к глазам платок.
Кухарка поспешила сменить тему разговора, спросив: приготовить ли к
обеду салат.
- Его целая миска от завтрака осталась, - успокаиваясь, ответила Марья
Дмитриевна. - Разве что блинов испечь? Со сметаной и поедим. Принеси-ка ее
из погреба.
Прасковья, шаркая шлепанцами, отправилась в переднюю. Натянула
телогрейку и через заднюю дверь вышла во двор. День был прохладный,
безветренный. Слышалось, как в конюшне взбрыкивали лошади, шуршали сеном в
яслях. В хлеву коровы ритмично и звучно перетирали жвачку. Раз-другой
суматошно шарахнулись овцы и затихли...
Кухарка отворила дверь погреба и, нащупывая в полутьме ногой ступени,
спустилась на земляной, влажный пол. В полутемном погребе, заставленном
боченками, ящиками, кринками, было холодно и пахло плесенью. Прасковья
привычно нашла на полке нужную кринку и выбралась наружу.
- Не испортилась ли? - засомневалась кухарка.
Она попробовала сметану и охнула: в кринке закупалась мышь. Первой
мыслью стряпухи было выплеснуть сметану в помойку, но затем она решила
посоветоваться с хозяйкой, вдруг та распорядится иначе. В последние годы
Менделеевы жили скромнее, чем раньше. После возвращения из Аремзянского в
Тобольск на постоянное жительство стеклянный завод прежнего дохода не давал.
Да и условия их жизни в городе изменились. Лошадей, кроме трех, пришлось
продать. Из прочей живности оставили двух дойных коров, не считая телок,
десяток овец, трех свиней... Марья Дмитриевна теперь реже выезжала из дома с
визитами, посещала только близких родственников и друзей, больше внимания