"Л.Новиков, А.Тараданин. Сказание о 'Сибирякове' " - читать интересную книгу автора

Часть третья.

Дорога к дому

Искра надежды
В ТВИНДЕКЕ{22}, куда загнали сибиряковцев, было холодно и темно.
Помещение с низким потолком освещалось небольшой тусклой лампочкой в
решетчатой оправе. На полу были разостланы старые свалявшиеся матрацы, от
которых воняло прокисшей капустой. Уже несколько часов судно находилось в
пути. Сильно качало.
- Штормит, - нарушая тишину, сказал Воробьев. - И куда это они нас
везут?
- Ближе к царству небесному, - ответил Шаршавин и глубоко вздохнул.
Анатолий сидел спиной к переборке. На его коленях покоилась щека
Сараева. Парторг хрипло закашлялся, потом застонал, проснулся. Почти два
месяца он лежал на животе: рана в спине не давала ни встать, ни сесть.
Мучительно было это. После долгих [135] тренировок Сараев наловчился немного
приподниматься на руки и ползать.
- Миша, никак у тебя жар? - потрогав лоб товарища, спросил Шаршавин. -
Простыл?
Парторг молчал. Потом опять кашлял, долго, до изнеможения.
- Да что ж они, душегубы, издеваться над больными вздумали? Нельзя же
им в этакой холодище оставаться!
Боцман и Золотов принялись колотить в дверь. Скоро послышался тяжелый
стук кованых сапог, и в твиндек вошел лопоухий детина в погонах фельдфебеля.
Ростом он был немного пониже Павловского.
- Генух{23}, генух, - глухо сказал он. - Нельзя стукать.
- Ишь ты, по-нашему понимает, - сказал Котлов. - Генухами называет.
Андрей Тихонович, объясни ты ему, что больных нужно в тепло перевести, а то
здесь и у здоровых зуб на зуб не попадает.
Гордясь своими познаниями в русском языке, гитлеровец самодовольно
кивнул головой:
- Гут, хорошо. Больным будет умцюг{24}, теплота, - фельдфебель Тумке
может зорген{25}, забота, забота! - и он ударил себя в грудь.
К вечеру больных действительно переселили в другое место. Павловский,
Седунов, Золотов и Герега отнесли Качараву и Сараева в кладовку машинного
отделения. Здесь стоял оглушительный грохот, но было тепло. Фельдфебель,
который, как оказалось, был старшим конвоя, разрешил пленным поочередно
ухаживать за беспомощными товарищами. К бородатому Качараве, которого все
теперь называли профессором, Тумке относился с явным почтением.
Так прошли сутки. Желание узнать, куда их везут, не оставляло
сибиряковцев. Шаршавин, наиболее беспокойный и деятельный из всех, заявил,
что [136] у него созрел хитрый план, как достать такие сведения. Все вскоре
убедились, что хитрости особой он не придумал, но слово свое сдержал.
Пищу и воду приносили разные солдаты, и Анатолий всегда находил повод,
чтобы завести с ними разговор. А когда это удавалось, повторял один и тот же
прием. Он обводил рукой пленников и спрашивал, указывая в сторону:
- Фарен нах Берлин?