"Л.Новиков, А.Тараданин. Сказание о 'Сибирякове' " - читать интересную книгу автора

крайности истощенных и измученных? Даже могучий Павловский начал сдавать.
Давал себя знать голод. Утром пленным бросали в миску кусочек соленой
трески, в обед давали немного бурды из гнилой неочищенной картошки пополам с
морковью. Пленники понимали, что если с ними и в дальнейшем так будут
обращаться, долго они не протянут. Стали требовать, чтобы улучшили питание,
оказали больным медицинскую помощь.
Однажды в барак вошел незнакомый охранник и толкнул вперед скуластого
смуглого человека с брезентовой сумкой на боку. Он был без шапки, на
стриженой голове у лба полумесяцем, словно наклеенный, розовел большой шрам.
Сибиряковцы услышали слова, сказанные по-русски негромким, чуть ломающимся,
словно детским, голосом:
- Здравствуйте, товарищи.
- Гусь свинье не товарищ, - буркнул скорый на язык Анатолий.
- Да погоди ты, чего человека смущаешь? Может, вовсе и не плохой он, -
оборвал Шаршавина Федор Седунов и, обращаясь к пришельцу, спросил: - А ты
что за кулик такой? [131] - Я не кулик, я Троп, узбек, тоже пленный. Лечить
вас буду.
- Ишь ты, лекарь, значит? - тепло отозвался Павловский. - Ну лечи,
лечи, нам все одно.
Слегка прищуренные глаза Тропа излучали нежность, согревали. В двух
словах он рассказал, как попал сюда. Служил санитаром на Северном фронте.
Как-то во время боя выносил с поля раненых, осколок полоснул его по голове;
когда очнулся, увидел, что находится уже в руках врагов. В лагерь
военнопленных солдата определили санитаром, и он с одинаковой заботой
ухаживал за больными, будь то англичане, французы, датчане или норвежцы.
Впервые за много месяцев Троп встретился со своими и был взволнован до слез.
Познакомившись с моряками, стал осматривать раненых, опускался на
корточки у носилок, осторожно снимал бинты, успокаивал, говорил, что все
идет хорошо, клал свежие повязки. В первый раз он едва успел помочь самым
тяжелым - Качараве и Сараеву, конвоир увел его. Но Троп появился на
следующее утро, а потом его приводили каждый день. Украдкой он совал
какие-то таблетки и порошки, которые удавалось раздобыть в санитарной части,
и моряки стали быстрее поправляться. Это не прошло мимо внимания лагерного
начальства, оно приказало гонять русских на работу.
Поутру Троп, как обычно, пришел к своим подопечным. Осторожно извлек из
сумки краюху хлеба, ее засунули под солому, но конвоир заметил и с размаху
прикладом ударил санитара по голове. Тонкая струйка крови потекла по щеке,
за воротник. Троп упал, не проронив ни звука. С трудом, не сразу поднялся.
Гитлеровец схватил хлеб и швырнул его на двор сторожевой собаке. Та понюхала
и отвернулась.
- У, гадина, - не вытерпел Скворцов, - хлеб собакам бросает, а люди с
голоду пухнут.
Солдат повернул голову на крик, потом вышел и носком сапога поддел
краюху. Она отлетела и плюхнулась в жидкую грязь.
Тропа увели, больше он не появлялся. [132] Прошло две недели. Сараеву с
каждым днем становилось хуже. Товарищи всячески старались облегчить его
страдания. Но спасти могла только операция. На левом боку, в котором сидел
осколок, выросла огромная, с дыню, опухоль. Друзья уже готовились проститься
с парторгом, так он был плох. Но случай все изменил.
В один из хмурых сентябрьских дней, когда всех угнали на работу и в