"Л.Новиков, А.Тараданин. Сказание о 'Сибирякове' " - читать интересную книгу автора

по-кавказски слова выговариваешь.
- А это потому, что я в Армении долго жил. Отец на железной дороге
работал. Мать рассказывает, что я сначала по-армянски лучше говорил, чем
по-русски.
Шаршавин смеялся:
- Вот здорово!
Как-то задумался и спросил:
- А красиво небось на Кавказе? Сам знаю, красиво! Жалко, что не побывал
в тех местах. Теперь война - значит, не скоро побываю. Я, Юра, и дом-то свой
плохо помню, так уж случилось. Воспитали меня, брат, Родина да комсомол.
- Что же, значит, у тебя никого и нет?
- Как нет? Друзей у меня много. А еще есть подружка, хорошая такая
дивчина Нина, на полярной станции Тикси радисткой работает.
Эту свою сердечную тайну Анатолий поверял не всем. А Прошину что же не
сказать, он как младший брат и подтрунивать не станет.
Однажды во время рейса зашел Юра в радиорубку, когда там дежурил
Шаршавин. Анатолий сидел с наушниками и что-то записывал. Увидев Прошина,
показал рукой: садись и жди. Кончил принимать, обернулся.
- Вот и с Архангельском поговорил. Теперь цифирки Кузнецову передам, а
он расшифрует для капитана. Нравится тебе моя работа?
- Интересная.
- Интересная, брат, не то слово. Величайшая вещь радио. Включишь - и
весь мир слышишь, как демон. Знаешь, Лермонтов писал? Так этот самый демон
всю землю с высоты видел. А я слышу и друзей [18] своих по голосу узнаю. Ты
вот, скажем, наденешь наушники, пипикает что-то: точка-тире, тире-точка. А
для меня это музыка. Сразу назову, какой радист в эфир вышел.
Шаршавин выразительно подмигнул.
- И есть, Юра, один голосок, который я из тысячи узнаю. Сердце
останавливается, чтобы стуком своим не мешать.
- Нина? - нерешительно спросил Прошин.
- Она, - кивнул головой Анатолий. - И такая, знаешь, досада. Настроился
бы на знакомую волну, поговорил по душам, а нельзя. Военное время, порядки
строгие. По личному вопросу ни-ни. Хочешь, тебя радиоделу учить буду? -
неожиданно предложил Анатолий.
- Я, Толя, уже занимаюсь с Николаем Григорьевичем. Машину нашу изучаю.
Еще он мне математику и физику преподает. Давай потом, через годок.
- Потом... Эх, ты... - обиженно фыркнул Шаршавин. - Не понять тебе
романтики вольных сынов эфира. Иди изучай свою машину и ешь кашу с сахаром.
- Ну и буду есть! - в свою очередь, обиделся Юра и стремглав вылетел из
рубки.
Сахар в каше. По этому поводу моряки подтрунивали над Прошиным чуть ли
не с первых дней его появления на пароходе. Неделю он молчал, а потом не
выдержал и, улучив минутку, зашел на камбуз к старому Сибиряковскому коку
Зайцевскому.
- Сергей Михайлович, скажите, правда, что вы мне кашу сахаром
посыпаете, потому что я тут самый молодой? Вроде как ребенку?
Широкое доброе лицо Зайцевского расплылось в улыбке.
- Шутки они с тобой шутят, Юрочка. Просто тебе по норме положено,
потому как ты некурящий. Это закон такой. Не обращай внимания, ешь себе на
здоровье.