"Алексей Силыч Новиков-Прибой. Капитан первого ранга (Роман)" - читать интересную книгу автора

другой специальности моряка. Рассказывая о своем новом назначении, он
горько жаловался мне:
- Беда, брат! Только от одного барина отделался, теперь к другому...
Из огня да в полымя! Видишь, как оно выходит, дело-то. Ты хочешь одно, а
косоглазая судьба подсовывает тебе совсем другое. И почему это так
устроена жизнь, что ты обязательно должен занимать на земле совсем не то
место, какое любо тебе? А всего досаднее, что с Валей придется
расстаться...
На минуту он задумался и заговорил уже примиренно:
- Ладно. Если Валя по-настоящему меня любит, то ничего не изменится.
А я испытаю новую жизнь. Может, удастся чему-нибудь поучиться. Офицеров я
узнал. Посмотрю теперь, как графья живут.
Прошло три недели. Под вечер я сидел у себя в роте и читал роман
Виктора Гюго "Отверженные". Вдруг рядом раздался сердитый окрик,
заставивший меня вздрогнуть:
- Опять за книгой?
Я машинально вскочил и тут только понял, что это, подражая
фельдфебелю, решил попугать меня Псалтырев. Он стоял передо мною и
улыбался - полнотелый, отъевшийся на графских харчах.
Поздоровавшись, я спросил:
- Как дела? Совсем вернулся в экипаж или отпущен на время?
- Дела, как терка, корявые. И у этого барина просыпался я. Граф
что-то написал тут обо мне, - ответил Псалтырев, размахивая пакетом, - иду
в канцелярию, к дежурному офицеру. Потом все расскажу.
Псалтырев, нагнувшись, на ухо добавил мне:
- Я все-таки сейчас успел повидаться с Валей. Обрадовалась она...
Псалтырев повернулся и быстро удалился.
Вскоре под конвоем он был отведен на гауптвахту.
Две недели ему пришлось питаться только хлебом и водой. Несмотря на
это, он вернулся по-прежнему веселый, точно побывал на родине. И я с
интересом слушал его рассказ.


- Прибыл я в Петербург, нашел улицу, а дом сразу показали - всем
известен, стоит особняком. Этажей немного, только три, а в длину и ширину
много места занимает. Кругом железные решетки, высокие. От них меня даже
оторопь взяла - боязно как-то стало. А парадный подъезд - это, по-нашему,
крыльцо - широкий, с каменными ступенями и по бокам какие-то чугунные
чудовища, не то птицы, не то звери сидят. Поднялся я по лестнице и
остановился у тяжелых дверей. Вместо скобок висит на них большое кольцо
медное. Смотрю, дверь сама потихоньку открывается. Я вхожу. Передо мною
человек, высокий и толстый, с пышными седыми бакенбардами, с голым
подбородком, и такой весь важный, как будто он тоже барин. Длинное пальто
и картуз с ясным козырьком, все в золотых позументах. Брюки навыпуск,
ботинки сверкают, как черное зеркало, хоть глядись в них. Догадываюсь:
швейцар. Вот это, думаю, должность! Только открывай да закрывай дверь, вот
и вся работа, а ходят, видно, сюда господа по разбору, редко. Тут здоровья
не надорвешь. Перед этой особой я, натурально, вытянулся, сделал под
козырек, показываю пакет и умышленно величаю швейцара, как офицера:
- Куда, ваше благородие, прикажете сдать бумаги?