"Дмитрий Новоселов. Форс-мажор" - читать интересную книгу автора

начал кричать.
- ...завалили! Прямо на глушняк! Вчера... После тебя! ... и еще
двоих... Держись!
Мои конвоиры были очень недовольны его поведением, они посоветовали ему
заткнуться, но он проявил мужество и глубоко наплевал на их слова:
- ...я утром ... приехал, а там везде кровища! ... украли деньги... Не
боись! Я буду рядом. Если что, я поеду...
Больше я уже не слышал, потому что меня запихали в УАЗик и дали по
газам.
Итак, меня подозревают в убийстве. Или уже решили обвинить?
Насколько я знал - а я их знал! Списать на кого-то висяк, для них раз
плюнуть!
В детстве мы ловили мух, шмелей и жужелиц в спичечный коробок. Просто
так, безо всякой цели, просто, чтобы поднести к уху и послушать, как они там
жужжат и скребут лапками. Дальнейшая участь насекомых была различна -
кого-то отпускали, кому-то отрывали крылышки, а кто-то становился
зеленоватым пятном на земле. Все зависело от личности ловца.
Хозяева железной машины с решетками, пленником которой я был - очень
взрослые дяди. И весь вопрос заключался в том: как они поступали в детстве?
Лично я всегда отпускал букашек. Зачтется ли мне мое милосердие?
Я смотрел через решетку на манящие изгибы улиц, на улыбающихся людей,
которые шли куда хотели и испытывал животный, ни с чем не сравнимый страх,
куда более сильный, чем тот, который я испытал, когда ворвались ко мне в
квартиру. Это был страх обреченного.
Я прекрасно понимал: посадить меня для ментов - как дважды два. Причем
я сам во всем признаюсь. Я часто и много читал газеты. Я боюсь физической
боли, я боюсь голода, я боюсь больших грязных членов ссучившихся
уголовников, которыми меня будут тыкать в попу. Меня не надо пугать, стоит
только намекнуть и я во всем признаюсь. Я сам себе подпишу приговор. Я
ненавидел себя за трусость, но ничего не мог с собой поделать.
За пятнадцать минут, в течение которых мы ехали до отделения, приступы
оптимизма несколько раз сменялись паникой, но когда машина остановилась, я
взял себя в руки и уже представлял себе в общих чертах, как мне нужно себя
вести на допросе. Эх, если бы можно было сказать, что я буду говорить только
в присутствие своего адвоката! Но мы не в Америке, да и никакого адвоката у
меня и в помине не было.
Я представлял себе, что в милиции с нетерпением ждут моего появления. Я
думал, что следователи сидят на телефонах, грызут ногти и передают друг
другу по рации сообщения о передвижении конвоя. Мне казалось, что меня сразу
поведут в кабинет, где энергичный опер, дрожа от возбуждения, начнет
задавать дурацкие вопросы. Но все произошло совсем не так. Мои новые
знакомые передали меня на руки сержанту с автоматом, тот повел куда-то вниз
по лестнице. На полпути он остановился, повернул меня лицом к стене и минуты
три болтал с приятелем. Потом мы оказались в подвале, а затем в камере. С
меня сняли наручники и тревожная железная дверь с маленьким оконцем
захлопнулась. Я остался один. Спичечный коробок. Жужжи - не жужжи,
скребись - не скребись.
Камера была довольно просторной, метра три в ширину и четыре в длину.
По углам стояли два топчана, покрытые красным дерматином. Прямо напротив
двери, под самым потолком находилось окно, закрытое листом железа, в котором