"Иван Алексеевич Новиков. Пушкин на юге ("Пушкин в изгнании" #1) " - читать интересную книгу автора

благоухало, звучало и веяло в чудесные дни путешествия Пушкина в южных
просторных степях.
Но вот они уже и кончались - узкой полоской на горизонте сверкнуло
Азовское море. Оно не было издали синим и бурным, казалось, спокойно дремало
оно, полеживая у берегов, пригревшись на солнце, сизое, дымное, с
перламутровым отсветом отражавшихся в нем облаков. Девочки подняли радостную
возню, требуя подъехать поближе. Но дорога и так клонила наискосок к морским
берегам. Коней остановили, наконец, по настойчивой просьбе Марии; она,
выскочив из кареты, тотчас же и побежала к воде, а через минуту белые ее
туфельки замелькали на желтой песчаной отмели. Она резвилась, как дитя,
платье ее на бегу развевалось, билась коса с ярко-желтой лентой.
Пушкин любовался ею издали. Волны, мягко шурша, набегали на берег и
убегали; девочка гонялась за ними, столь же стремительно и убегая, когда они
настигали ее. Это было прелестно, но мисс Мяттен была на сей счет противного
мнения. Она призывала Марию вернуться, но то ли волны мешали расслышать ее
возмущенные возгласы, то ли была не расположена девочка слушать ее, только
на этот раз дисциплина явно было поколеблена.
Однако когда и послушная, малоподвижная, Соня, увлекшись примером
сестры, придвинулась к самой воде, мисс Мяттен решилась и тронулась с места
сама. Важное ее положение в семье генерала не дозволяло ей побежать, но все
же она, торопилась, и то, как чопорно выступала - походкою, выработанной для
равномерного шага, - и делала одновременно эти шаги шире и чаще обычного,
все это было так забавно-нелепо, что Пушкин не мог не рассмеяться.
И все же внезапная эта веселость и даже насмешливость ничуть не мешали
(так он умел и всегда) другому его, ясному и чистому ощущению - глядеть и
глядеть, как шалит с набегающими волнами эта милая резвая девушка Мария
Раевская, четырнадцати лет, серьезная хохотушка с черными глазами, глядя в
которые невольно подумаешь: что-то сулит ей судьба?
Мария промочила ноги, но никому, конечно, не сказала об этом: она
обежала мисс Мяттен по полукругу и, почти прыгнув, скользнула в карету. И
то, что туфли ее были мокры и что она это скрыла от всех, и особенно от
всевидящей англичанки, - все это только еще добавило к ее удовольствию, к
одному из тех удовольствий, из которых и слагается ранняя юность.
Пушкин не бегал сам за волнами, но все, что до него доходило извне,
становилось тотчас же своим, пережитым: он знал эту радость и щедрого
отдавания себя, и богатого восприятия мира.
Мариуполь и Таганрог - приморские города в окружении мачт и парусов.
Рядом с кирпичными зданиями - простые дома, крытые прошлогодней соломой:
деревня. Но тут же слышны и заморские запахи, иноземная речь. Торгуют по
преимуществу хлебом, скотом. Море не глубоко, пристаней нет, и телеги
въезжают в самое море. По вечерам харчевни полны матросами, грузчиками,
мелкими комиссионерами из местных жителей - греков. То же в Ростове, только
там вместо греков армяне из Нахичевани.
Таганрог, впрочем, особенно остался у Пушкина в памяти.
Путешественники обедали и ночевали у градоначальника Папкова, который
продал в казну свой собственный дом и остался в нем жить - по должности. Эта
сметка всех позабавила. Да и обедал он, угощая гостей, тоже, конечно, за
счет казны-матушки...
Самый дом был обширен, тринадцать окон по фасаду, с канцелярией и
кабинетом, залом, столовой, буфетной, двумя гостиными и тремя жилыми