"Амели Нотомб. Дрожь и оцепенение" - читать интересную книгу авторасуществовало на планете.
Импортно-экспортный каталог Юмимото был титанической версией книги Превера: от финского эмменталя* до сингапурской соды, мимоходом через канадское оптическое волокно, французские шины и тоголезский джут, все было охвачено каталогом. Деньги в Юмимото превосходили человеческое воображение. Начиная с некоторого нагромождения нулей, суммы покидали мир чисел, чтобы войти в область абстрактного искусства. Я спрашивала себя, существовал ли в компании индивидуум, способный обрадоваться выигрышу в сто миллионов йен или оплакивать потерю этой же суммы. Служащие Юмимото, так же, как и нули, приобретали свое значение, только стоя позади других цифр. Все, кроме меня, потому что я не достигала даже значения нуля. Шли дни, а от меня до сих пор не было никакой пользы. Меня это совершенно не беспокоило. У меня было впечатление, что обо мне забыли, и в этом была своя прелесть. Сидя за своим столом, я читала и перечитывала документы, которые Фубуки предоставила в мое распоряжение. Они были чудовищно неинтересны, за исключением одного, в котором перечислялись служащие Юмимото: там были вписаны фамилии, имена, дата и место рождения. Сами по себе эти сведения не содержали ничего завораживающего. Но когда голоден, то и краюшка хлеба выглядит аппетитно: в состоянии бездействия и поста, в котором находился мой мозг, этот список показался мне столь же пикантным, как какой-нибудь журнал скандалов. По правде говоря, это было единственным документом, который я понимала. Чтобы иметь вид работающего человека, я решила заучить список наизусть. являлось отцами и матерями семейств, что усложняло мою задачу. Я зубрила, моя голова раз за разом склонялась над папкой, потом поднималась для того, чтобы я могла повторить про себя. Когда я поднимала голову, то каждый раз видела Фубуки, сидевшую напротив. Господин Саито больше не просил меня писать писем Адаму Джонсону, да и никому другому. Впрочем, он не просил меня ни о чем, кроме того, чтобы принести ему кофе. Нет ничего более естественного для того, кто впервые работает в японской фирме, чем начинать с ошакуми -- "почтенной чайной церемонии". Я отнеслась к этой обязанности тем более серьезно, поскольку это было единственным делом, порученным мне. Очень быстро я узнала привычки каждого: черный кофе господину Саито в восемь тридцать. Господину Унадзи кофе с молоком и двумя кусочками сахара в десять часов. Господину Мидзуно стакан кока-колы через каждый час. Господину Окада английский чай, слегка разбавленный молоком, в семнадцать часов. Для Фубуки -- зеленый чай в девять часов, черный кофе в двенадцать часов, зеленый чай в пятнадцать часов и завершающий черный кофе в девятнадцать часов. Каждый раз она благодарила меня с обворожительной вежливостью. Это скромное занятие оказалось первым шагом в череде моих неудач. Однажды утром господин Саито объявил мне, что вице-президент принимал в |
|
|