"Ганс Эрих Носсак. Клонц" - читать интересную книгу автора

пустыню теми, кто ушел безвозвратно. Видимо, есть такие человеческие
особи, которые не только не погибли при всеобщей катастрофе, не только
выжили, как бы ее и не заметив, но даже приобрели большую весомость, чем
прежде. Причем как раз те, которые и до нее были почти невыносимы. Правда,
в то время распространяться о них было не принято; ведь они были наша
плоть и кровь, и мы за них стыдились. Кроме того, казалось, что желать их
смерти непорядочно, хотя в душе все признавали, что без них дышалось бы
куда легче. И то, что именно все хорошее погибло, как теперь выясняется, а
выжили, наоборот, лишь эти особи, или как там их еще называть (ибо я не
решаюсь величать их людьми), которые теперь похваляются своей
несокрушимостью, - это еще ужаснее, чем крушение мира.
Один ученый - правда, не медик - сказал мне: "Ничего удивительного, они
просто намного жизнеспособнее". Будь проклята эта их жизнеспособность! Мне
куда милее нежная жизнестойкость любимой женщины. И куда ценнее не менее
хрупкая жизнестойкость господа бога, про которого все еще неизвестно,
уцелел ли он сам. Но вместо них - повсюду эти существа, похваляющиеся
своей живучестью и процветающие как никогда, ведь теперь никто не стоит у
них поперек дороги.
Вот уже несколько месяцев не покидало меня смутное ощущение, что все
обстоит именно так. Но я отгонял от себя эти мысли. Уговаривал себя: да
ведь это же невозможно! Ты ошибаешься, ты считаешь так лишь потому, что
тебе самому отнюдь не все удается, как хочется. А это удручает. Вот ведь
другие-то только пожимают плечами. Значит, дела не так уж плохи, а то бы
все стали бить тревогу. Потому что мы ведь должны сплотиться и опереться
друг на друга, если хотим, чтобы жизнь вообще возродилась.
Но с тех пор, как я опять повстречал Клонца, я понял все. Можно
пережить человеческие заблуждения или, если угодно, грехи, пережить
убийства, войну, голод, мороз и смерть, все это понятно, и все равно до
последней минуты останется возможность все поправить. Как бы это ни было
ужасно, но все это ничто по сравнению с тем фактом, что Клонц еще жив.
Я приберегал упоминание о нем к концу. Все мне казалось, что удастся
этого избежать. Да, видно, зря, придется рассказать все, как было. Когда я
вновь встретил его, я воскликнул: "Игра не стоит свеч!"
Я перерыл ящики письменного стола. Но у нас из предосторожности
отобрали оружие. Зачем я не погиб вместе со всеми, когда наш час пробил?
Что ж, пистолет - не единственный способ наверстать упущенное.
Вот какие дела.
Подобные вещи не следует говорить вслух. Я знаю, как смешон тот, кто их
говорит, но ничего не делает. И то, что, вероятно, половина уцелевших
думает так, а я лишь высказываю эти мысли вслух, по сути, ничего не
меняет. Я даже знаю, почему я их высказываю. Просто пытаюсь, говоря об
этом, выдержать еще одну ночь или хотя бы еще один час. Тот ученый назвал
бы это жизнеспособностью. Неужели так никто и не понимает, что эта
пресловутая жизнеспособность всего лишь шаткая дощечка над пропастью? Что
ж нам теперь - сбросить с себя, как балласт, все, что веками считалось
благородным и честным, и положиться лишь на эту искорку жизни, которая
тлеет и нас и никак не погаснет? Тогда мы все уподобимся Клонцу; поэтому я
остаюсь при своем: игра не стоит свеч. За последние годы перед крушением
мы куда как наловчились скрывать свой страх и, видя, что смерть косит
людей вокруг, говорить: "Не имеет значения". Только очень проницательный и