"Евгений Носов. Моя Джомолунгма (Повесть) " - читать интересную книгу автора

доме одна за другой захлопываются форточки.
Всем телом я ощущаю, как тяжко ахает земля. По стене у самой моей
головы сыплется труха, наеденная древоточцами.
Я понял, что случилось во дворе.
Я стучу кулаками в стену. Есть же кто-нибудь в доме? Я колочу в стену,
совсем забыв, что Симон Александрович еще не пришел. От моих кулаков в его
квартире срывается гирька часов, и я слышу, как она, раскачиваясь, стучит в
перегородку, постепенно затихая. Люди! Где же вы?! Ну хоть кто-нибудь!
Помогите мне подняться! Выпустите меня туда!.. Но в доме глухая тишина.
Мною овладевает бессильное бешенство. Я закладываю два мизинца в рот и
набираю полные легкие воздуха. Оглушительный свист клокочет в комнате,
бьется о стены, нестерпимо звенит в голове.
Никто не приходит. Ну конечно, они все там. Они собрались возле дерева.
Интересное зрелище. Тополь лежит теперь в глубине двора, среди покосившихся
сараев и ворохов грязного снега, накрыл вершиной прошлогодние капустные
кочерыжки. Он лежит с туго набитыми почками, еще живыми, еще теплыми от
недавнего солнца. Теперь совсем просто дотянуться до каждой из них, как
просто потрогать убитую птицу.
Передо мной странно пустое окно. Будто рама, из которой вынут привычный
знакомый портрет. Кончилась Джомолунгма!
- Ну что, ребята, - наконец подает голос Никифор, - свалить свалили,
давай разделывать.
Тяпают топоры, трещат подрубленные сучья.
- А крепкий еще. Без дупла... - Это голос Семена, дворника из нового
трехэтажного дома, который недавно построили на соседнем перекрестке. Семен
часто пилил с Никифором дрова по окрестным улицам и теперь, наверно, тоже
забежал на звон пилы. - Сколько ему годов-то? Небось сотни две...
- Велика фигура, да дура, - вставляет слово Пашка. - Не дрова, а
солома.
Все, наверно, сидят на поваленном стволе. Так заведено. Убьют лося
зачем-то ставят на него сапог. Иначе нет ощущения полной победы.
- Кубов двадцать, не меньше.
- Может, и поболе. Вон какой дурила. Едва во двор уложился.
- А разрешение есть? - спрашивает Семен.
- Какое такое разрешение?
- А как же? На порубку.
По голосу Семена трудно понять, то ли он серьезно, то ли подтрунивает
над Никифором.
Никифор, видно, тоже не понимает, а потому начинает сердиться.
- Кабы на улице рос, тогда, может, и надо...
- Все едино, на улице, во дворе ли. Раз дом государственный, то и
дерево, выходит, тоже...
- А подь ты! - озлился Никифор. - Ты-то что за указчик? Мое дело
таковское. Вон они, хозяева, им виднее, что государственное, а что нет...
Никифор, наверно, кивнул на Степаниху, Пашкину мать, потому что вслед
раздался ее раскатистый, напевный голос:
- Типа, ти-па, ти-па!
Она выкликает так, будто ничего не случилось.
- Мам, дай рубль! - кричит Пашка Степанихе.
- Какой такой рубль?