"Евгений Иванович Носов. И уплывают пароходы, и остаются берега" - читать интересную книгу автора

распяленные временем колокола... И подчиняясь этому безмолвию древнего
погоста, что уже вознесся стенами над кораблем и рассекает маковками
наседающие на него косяки облаков, постепенно стихает суетный гомон на
палубах. Пассажиры молча трудятся у правого борта, щелкают фотоаппаратами,
торопливо ловят набегающий берег в окуляры биноклей и дымчатых очков.
Судно же тем временем, уняв машины, бесшумно сближается с пристанью,
матросы вяжут чалки, налаживают трап, и публика нетерпеливо выплескивается
на дебаркадер. Сбегают по сходням полосатые пижамы, пестрые куртки с
капюшонами и без капюшонов, шумные шуршащие болоньи, молодцеватые
округлоплечие свитеры... По длинным лавам, выстланным на сваях от пристани к
берегу, над зеленой стоялой водой, над осоками сходят на островную твердь и
с выражением чинного умиления принимаются озираться вокруг.
Рейсовый массовик-затейник велит всем ожидать тут, на берегу, сам же
озабоченно и всезнающе бежит в гору в музейную конторку - договариваться
насчет экскурсии. От нечего делать публика разбредается по берегу, читает
всякие надписи и указатели, разглядывает причаленные туземные лодки или
просто смотрит, как плещется усталая озерная волна на дробном береговом
камешнике.
Неподалеку под сенью лозняка виднеется свежая глина вперемешку с
голышами. Время от времени над ворохом выброшенного грунта вскидывается
лопата, и с нее срываются и летят в кусты блинчатые ломти. Бредут смотреть,
что там такое, и, обступив яму, с любопытством заглядывают внутрь: в виду
музейных храмов все на этом острове обретает особый смысл и значение.
В яме, уже отрытой метра на два в глубину, мелькает донышко суконного
флотского картуза, обсыпанное глиной. Серая рубаха, выпростанная из штанов,
мокро темнеет на спине. Грунт каменист, неподатлив, желтеющие стены до
самого дна зияют вмятинами от вывороченных голышей. Когда, лопата натыкается
на очередной булыжник и начинает скоргыкать, публика заинтересованно
нагибается над краем, стараясь уяснить, что за камень, велик ли и нельзя ли
что-нибудь посоветовать.
- Подрой, подрой его сначала...
- Да не так, ну зачем же...
- Ничего... Не впервой,- доносится голос снизу.- Дело пустяшное.
- А нет ли лома? Ломом куда удобнее. Ломом поддеть можно.
- Мы его и так вызволим, дак... Не велик барин.
Человек в яме, польщенный вниманием, азартно поплевывает на ладони и
всякий раз, налегая на лопату, как-то отчаянно хоркает горлом, разом выдыхая
из себя воздух.
- Что здесь такое? - Это набегает новая партия любопытных.
- Что-то копают...
- А вы знаете,- замечает почтенного облика мужчина с доминошной
коробкой в пижамном кармане,- прошлым летом я был в Керчи, и там тоже копали
и нашли старинные сосуды. Говорили, что очень ценная находка.
- С монетами?
- Нет, монет не было. Просто посуда. Но ей две тысячи лет. Я сам видел:
очень хорошо сохранилась.
- Да, но там был раньше греческий город.
- А тут тоже место историческое.
Камень наконец выворочен, человек поднимает его на грудь и, осыпая на
себя глину, выталкивает на бруствер. Какой-то малец в голубой матросочке и с