"Грегори Норминтон. Чудеса и диковины " - читать интересную книгу автора

- Унесите его отсюда! - кричал отец. - Уберите его с глаз моих, этого
маленького убивца!
Так, еще не умея говорить, я сделался преступником, виновным в коварном
убийстве собственной матери.
Несколько месяцев - уже после крещения и похорон - я находился на
попечении кормилицы, некоей Смеральдины, которая, видимо, по-своему любила
меня, раз допускала до своей груди. Мы со Смеральдиной занимали верхний этаж
отцовского дома, подальше от шумной мастерской с ее буравами, резцами и
алебастровыми бюстами. Мой отец, со своей стороны, оставался внизу, из-за
боязни сойти с ума привязанный к работе, как Улисс - к своей мачте. Между
нами началось соревнование: кто кого переголосит. Сказать по правде, отец
победил. Лишь к Рождеству я был допущен пред его очи; но даже тогда
Смеральдине приходилось держать меня, а тетушки и дядюшки (с материнской
стороны) пребывали в полной боевой готовности, на случай если что-то пойдет
не так.
- У него полный комплект конечностей, - подытожил мой дядя Умберто, - и
между ног все в порядке. Лицо только вот... неприятное... но когда он
подрастет, может быть, все поменяется.
Анонимо Грилли хвастался набросками, сделанными в то время, когда моя
мать была еще жива. Она была очень красивая женщина с почти идеальной
фигурой - разве они забыли? Красивое дерево не дает порченых плодов.
Получалось, что я был подменышем * или демоном, коварно проникшим в
злосчастную утробу. Смеральдина, женщина набожная, закрыла уши обеими
руками. Потом с извиняющейся ухмылкой она подняла меня с пола и явила взору
родителя.
______________
* [1] Подменыш - ребенок-эльф, подложенный эльфами взамен украденного
человеческого ребенка. - Здесь и далее примеч. пер.

Благодаря своему уродству я вовсе не был очаровательным ребенком. Но,
наверное, Смеральдина приучила меня улыбаться при виде нечетких очертаний
отцовского лица, потому что я улыбнулся и даже загукал. Розовый кулачок моей
левой руки, от которой в один прекрасный день будет зависеть мой успех,
выпростался из-под одеяльца. И мой отец, как с замиранием сердца увидели все
собравшиеся, протянул свой заляпанный глиной палец, чтобы я мог за него
ухватиться.
- Есть узы, которые нельзя разорвать, - говорил мне отец всякий раз,
когда вспоминал это мгновение. - Я не мог отвергнуть тебя, Томмазо. И я был
хорошим отцом. Разве я, несмотря ни на что, когда-либо пренебрегал твоим
воспитанием?
Родственники с облегчением вздохнули. После трогательной сцены
воссоединения Смеральдина, заметив, как увлажнились глаза отца при взгляде
на сына, осторожно пересадила меня на его колено. Так я и сидел, крепко
вцепившись в отцовский палец, и таращился на лежавшие на столе инструменты.
Анонимо Грилли (в поисках лучшей идеи) потянулся за шпателем и поднес его
поближе ко мне. Наверное, я скосил глаза.
- Он будет художником, - сказала Смеральдина. - Как папа.

Если в раннем детстве я и нашел свое место в жизни отца, то оно
находилось где-то на самом краю его неспокойного существования.