"Грегори Норминтон. Корабль дураков " - читать интересную книгу автора

- Как можно петь хвалы Богу, которого ты и в глаза не видел? -
искренне не понимает она. - Я же люблю то, что знаю. И так и должно быть.
И что поистине может сравниться с этим дурманом, Любовью? Любовь -
опий. У того, кто попробовал ее хоть раз, она остается в крови навсегда. О,
пылкие услады в мужских объятиях! Ее тело помнит. Но Время, старый брюзга,
одарило нашу поистаскавшуюся и испитую героиню непрошеным целомудрием.
Она - как жалкий обломок некоей разнузданной вакханалии: голова - что твоя
луковица, тело обрюзгло, руки трясутся, ноги не держат. Румянец младости
беспечной поблек на этих щеках давным-давно; его заменила пропитая
краснота, каковая являет собой неизбежное следствие непомерных и
многочисленных возлияний. Она трясет спящего за плечо и поднимает флягу для
тоста.
- Твое здоровье, полусонный ты мой! Фляга осушена одним глотком.

ПЕВЦЫ, при всем своем горлопанстве, ничем особенным не примечательны.
Это могут быть стряпчие, чернорабочие, землевладельцы; мясники, пивовары,
слуги или палачи. Нельзя сказать, что они все на одно лицо - просто они так
похожи, что различить их и вправду трудно. Они всегда вместе. Никто из этих
троих уже и не помнит то время, когда рядом не было двух других. Из чего,
впрочем, не следует, что союз сей основан на добрых и бескорыстных началах.
В качестве образного поясняющего примера: будь это чудище о трех головах,
головы передрались бы за пищу, предназначенную для одного и того же
желудка. Они как кровные братья, одержимые мыслью о братоубийстве: каждый
втайне мечтает избавиться от остальных. И все же насилие для них было бы
равнозначно тому, как отрезать себе же руку или ногу. И только по этой
причине у них не доходит до кровопролития.

ОБЖОРА также не обладает сколько-нибудь выразительными отличительными
чертами, помимо болезненного стремления набить себе брюхо. Все его
помыслы - только о жареной курице, неизвестно с какой такой радости
притороченной к ветке на мачте. Как сверкает она, как лоснится! Встав на
нижние ветки, он без труда достает до нее ножом. И все же при каждой его
попытке отрезать кусочек манящего мяска, птичий зад изрыгает скабрезную
брань. Лезвие вздрагивает в руке, и обжора испуганно опускает нож; ибо
тушка, которая знает такие слова, отобьет аппетит у любого.

Безучастный к мучениям своего сотоварища ШУТ сидит, скорчившись на
такелаже. Костлявый и тощий, этот профессиональный дурак повернулся спиной
к честной компании и попивает себе винцо. Он весь - отрешенная
безмятежность; подобная безучастность к мирской суете наблюдается у лошадей
и ослов, погруженных в свои лошадиные или ослиные мысли. Обратите внимание
на шутовской скипетр у него в руке - посох с навершием в виде маски.
Маска - почти как зеркало, но нельстивое. Ибо, не в пример мягкой усмешке
шута, маска смеется глумливо и злобно.
Что сказать о человеке, для которого дурость - ремесло? Который
глупость свою напоказ выставляет, а мудрость держит при себе? Может быть,
маска на посохе - ключ к пониманию его скрытой натуры? Или мы будем судить
по наружности и примем как данность, что истинная уверенность в себе
доступна лишь людям, которые не боятся напялить на себя дурацкий колпак?
шут - мудрец, а его шутовская маска - кривое зеркало в ярмарочном балагане,