"Чарлз Нордхоф, Норман Холл. Бунт на 'Баунти' (историко-приключенческий роман) " - читать интересную книгу автора

отец ценил его весьма высоко.
Я был в ту пору угловатым семнадцатилетним юнцом, ленивым душой и
телом, однако эти слова поразили меня.
- Плавал вместе с капитаном Куком! - воскликнул я. - Пригласи его
непременно!
- Я так и думала, что ты будешь рад, - улыбнувшись, ответила матушка.
Немедленно за мистером Блаем была послана карета и вместе с нею записка
с приглашением отобедать у нас сегодня вечером, если это ему удобно. Я не
мог найти себе места: мысли мои были заняты гостем, время тянулось
невыносимо. В ту пору я любил читать, пожалуй, больше, чем большинство моих
сверстников; старинные книга об открытиях в южных морях, об обычаях
островитян возбуждали тогда интерес, совершенно непонятный сегодня. Дело в
том, что незадолго до этого французский философ Жан-Жак Руссо высказал в
своих трудах мысль, которая нашла приверженцев даже среди влиятельных особ.
Она заключалась в том, что только у людей, живших естественной жизнью,
свободных от каких-либо ограничений, можно найти подлинные добродетель и
счастье. И когда Уоллис, Байрон, Бугенвиль и Кук вернулись из своих плаваний
с заманчивыми рассказами об островах южных морей, чьи обитатели проводили
свои дни в песнях и танцах, идеи Руссо получили новый толчок. Даже мой отец,
настолько погруженный в свои астрономические занятия, что совсем оторвался
от жизни, жадно слушал рассказы своего приятеля сэра Джозефа Банкса и часто
обсуждал с моей матерью, разделявшей его интерес" вопрос о "естественной
жизни".
Мой собственный интерес был вызван скорее тягой к приключениям, нежели
к философии: как любой юнец, я страстно желал плавать по неизведанным морям,
открывать новые острова и торговать с добрыми туземцами, считавшими белых
людей богами. Мысль о том, что я скоро увижу офицера - соратника капитана
Кука, моряка, а не ученого, как сэр Джозеф, - эта мысль погрузила меня в
мечтательное настроение на целый день, и я обрадовался, когда наконец
подъехала карета и из нее вылез мистер Блай.
Лейтенант Блай находился тогда в расцвете сил. Он был невысок, коренаст
и склонен к полноте, но держался очень прямо. На его широком обветренном
лице выделялись упрямый рот и пронзительные темные глаза; над благородным
лбом возвышалась шапка густо напудренных волос, на которой сидела черная
треуголка. Камзол из голубого сукна с белой каймой был застегнут на золотые
пуговицы с якорями и снабжен длинными фалдами, какие носили в то время;
белыми были также жилет, штаны и чулки.
Голос Блая - сильный и чуть хрипловатый - выдавал необычайную жизненную
силу этого человека, в манерах его сквозили решительность в отвага, а взгляд
свидетельствовал о редкой уверенности в себе. Эти признаки властной и
напористой натуры смягчались высоким умным лбом и скромностью, с которой он
держался на берегу.
Итак, карета остановилась, с запяток спрыгнул лакей, и мистер Блай
вышел. Я представился, он пожал мне руку и улыбнулся.
- Вот, значит, какой у мистера Байэма вырос сын, - сказал он. - Смерть
вашего отца - большая потеря; его ведь знали, во всяком случае по имени,
все, кто имеет отношение к навигации.
В это время появилась матушка, и мы прошли в столовую.
Блай весьма высоко отозвался о работах моего отца по определению
долготы; постепенно разговор перешел к островам южных морей.