"Ингрид Нолль. Прохладой дышит вечер" - читать интересную книгу автора

братья были уверены, что Альберт был просто "того", ну, не от мира сего,
хотя они и сами не вполне понимали, что под этим подразумевалось. Мы,
сестры, за неимением лучшего, вынуждены были принять их версию. У Альберта
никогда не было друзей, он был человек одинокий. Наверное, со мной одной он
мог и поиграть, и посмеяться. И хотя он и был довольно долгое время младшим
ребенком в семье, любимцем не стал. Как, впрочем, и я. Матери не хватало
любви на всех детей, ведь она родила десятерых, из них трое умерли, едва
появившись на свет. А папеньке этот пухлый мальчонка вообще не нравился,
хотя, чтобы уж не возводить на отца напраслину, надо сказать, он обычно
смотрел на сына сквозь пальцы. Мы тогда были не бедны, но вообще-то
Альбертов интернат был нам не по карману, и, видно, папуля наш, выкладывая
такие деньги за его образование, хотел успокоить свою совесть.

Сегодня Хульда раскачивается как сумасшедшая, у меня даже голова
закружилась, и я беру стул и придвигаюсь поближе к окну, чтобы она не
маячила у меня перед глазами. Глаза мои все слабеют, мне нужно побольше
света. Интересно, скоро ли я ослепну? Я стала покупать себе цветы, чтобы еще
успеть на них полюбоваться. Раньше я бы себе такой роскоши не позволила. Я,
конечно, не ношу домой пышных букетов, как на полотнах фламандских мастеров,
покупаю отдельные цветочки. Передо мной стоит стеклянный кувшинчик, в доме
моих родителей в нем хранили растительное масло или уксус. На его стеклянной
стенке выгравирована блестящая звезда, а носик и ручка у кувшинчика
оловянные. Стебельки трех белых роз усеяны пузырьками воздуха, северный свет
из моих окон превращает поверхность воды в жидкое серебро. Сразу понятно,
почему голландские художники желали навсегда запечатлеть такую красоту и
наполняли свои натюрморты ракушками, насекомыми и сочными фруктами.

Утром куплю себе новый букетик. Красота этих трех роз уже поблекла.
Куплю-ка я, пожалуй, белые лилии "Касабланка". Хм, что-то я белыми цветами
увлеклась. Может, они напоминают могилы тех, кого я любила? Как бы то ни
было, белые цветы мне кажутся благороднее, чем их пестрые собратья.
Я, когда выхожу за покупками, надеваю ярко-зеленый спортивный костюм -
мне его дочка Вероника из Лос-Анджелеса привезла - и кроссовки и беру
оранжевый рюкзак. Вид, конечно, совсем не как у почтенной старушки, зато
озадаченные водители замечают меня еще издалека. Рюкзачок на спине, а в
руках палочка и цветы. Хорошо, что в моем возрасте уже нет необходимости
нравиться. Хотя, врать не стану, если я жду гостей, то охотно превращаюсь в
белую розу, пусть даже слегка уже увядшую.

Если Феликс в ближайшее время появится, не забыть бы, что у меня к нему
просьба. Лампа на кухне переполнена дохлыми мухами, а мне как-то не хочется
карабкаться на стремянку и отвинчивать плафон. Кроме того, пора перетащить
миртовый куст на террасу, морозов, похоже, больше не предвидится. В конце
концов, пусть Феликс посоветует, что мне делать с Милочкиным добром, ну не
могу я все это просто отправить на помойку.
В последний раз внук с приятелем выбросили мой сломанный телевизор, и я
вознаградила их, читая на память баллады. Молодые люди были немало удивлены,
что я помню "Перчатку", "Лесного царя" и "Ленору" Бюргера.[2] Они нынче
читают совсем другие книги. Если мне суждено ослепнуть, у меня останутся
песни и стихи, а еще - зрительные образы, которые будут со мной повсюду. Но