"Ингрид Нолль. Прохладой дышит вечер" - читать интересную книгу автора

учебе.
Когда он наконец приехал домой на Рождество, его было не узнать, он
стал похож на какое-то насекомое, которое только что вылупилось из кокона.
Переходный возрасту Альберта начался с некоторым опозданием. Он сразу сильно
вытянулся, и куда-то пропала вся его полнота и рыхлость. Как и многие
мальчишки в эту пору, он казался неуклюжим и угловатым, маленький носик
превратился в "рубильник", бархатная детская кожица пошла прыщами, и
особенно странно звучал голос.
- Мне больше не дают петь в хоре, - жаловался брат. Он чувствовал себя
неуютно в своей новой шкуре, хотя ясно было, что это не навсегда, что все
очень быстро меняется.
- Как я выгляжу? - спрашивал он меня.
Мне каждый раз хотелось ляпнуть: "Кошмарно". Теперь Альберт,
примеряющий мои шмотки, выглядел еще смешнее, чем раньше, - они были ему уже
малы. Кроме того, братец сделал из этого такую тайну, что даже меня в нее не
посвятил. Но я потрясла его, напомнив, как он еще недавно играл на крыше
какие-то чудные женские роли. Пришлось поклясться, что никому его не выдам,
и тогда мне было позволено посмотреть, как он изображает куртизанку. Я была
в шоке от того, как скрупулезно Альберт подбирает все детали туалета. Дошло
до того, что он даже мое нижнее белье на себя нацепил.
В нашем чопорном семействе, как, впрочем, и в большинстве других, нравы
были, мягко говоря, строгие. Нам доводилось изредка прочитать в газете, что
бог знает где, в каком-нибудь Берлине, распущенном и грешном, какая-то
Жозефина Бэйкер разгуливает в одной набедренной повязке, но это, ясное дело,
просто взбалмошная разнузданная сумасбродка. Я никогда не видела неодетыми
ни своих родителей, ни братьев, ни Иду. Только с Фанни я в детстве
плескалась вместе в ванной, а позже раздевала и одевала Алису, которая была
на восемь лет меня младше. Мне казалось неприличным смотреть на Альберта в
нижней юбке и лифчике, я даже не осмеливалась разглядеть его как следует.
Смущенно я спросила, не лучше ему ли подражать Бастеру Китону, изображать
Чарли Чаплина или вообще Носферату.
- Да ведь я же совсем другое задумал, - отвечал он.
Вся семья тоже была занята совсем другим: отец приобрел к Рождеству
радиоприемник. Как приклеенные мы сидели вокруг обеденного стола, на котором
стоял черный ящик, у каждого - наушники, взгляд отсутствующий, на губах -
блаженная улыбка. Альберт долго среди нас не задерживался, и никто без него
как-то не скучал. А уже пять лет спустя в доме появилось радио с
громкоговорителем: папочка верил в прогресс и очень уважал технику. Будь он
нынче молодым человеком, наверно, сутками не отходил бы от компьютера.
Помню, когда Линдберг перелетел из Нью-Йорка в Париж, мы закатили пир, пили
пунш, после чего Иде три дня было нехорошо.
Чудно это как-то: отец вспоминается мне гораздо чаще матери, а ведь она
пережила его на много лет. Я вижу ее, как она сидит и штопает, а с тех пор,
как появилось радио, еще и под музыку. Или сама напевает "Вилья, о Вилья"
или "Дева из темного леса". Если нужно было принимать какое-то решение, она
отсылала нас к отцу. Ответственности за наше воспитание она на себя брать не
решалась, так что нам даже повздорить с ней не удавалось. К сожалению, мама
стала самостоятельной личностью, только когда отца уже не стало.
Мама любила Хуго и всегда бралась замолвить за него словечко перед
отцом, что было весьма кстати, поскольку тому скоро наскучила профессия