"Галина Николаева. Битва в пути" - читать интересную книгу автора

через все этажи.
В квартире Вальгана было до странности покойно. Со стен смотрели
портреты его улыбчивой, яркоглазой родни. Бахирева поразило удобство обжитых
вещей. Аккуратно накрытый стол, серебряные кольца салфеток, румяные котлеты
на блюде и тоненько нарезанный хлеб. Кто-то вдевает салфетки в кольца, режет
хлеб тонкими ломтиками...
Дома была одна домработница Лена.
- Где остальные? - спросил Вальган.
Лена когда-то работала кондуктором в троллейбусе, и, очевидно, с того
времени у нее сохранилась привычка говорить деревянным голосом, без всякого
выражения, словно оповещать: "Площадь Маяковского! Следующая -
Васильевская!"
- Бабушка сидят на крыше! - возвестила она привычным способом. -
Катерина Петровна пошла за ними!
Открытые двери квартир и бабушка, сидящая на крыше, удивили Дмитрия
гораздо меньше, чем тонкие ломтики хлеба и кольца салфеток на обеденном
столе. В ожидании жены и сына Бахирев подсел к приемнику и, нажимая кнопки,
включал одну станцию за другой. СССР... Китай... Румыния... Венгрия...
Величавые звуки траурного марша... Моцартовский реквием... Внезапная,
простая, русская, любимая ленинская:

Наш враг над тобой не глумился,
Кругом тебя были свои,
Мы сами, родимый, закрыли...

- песня отозвалась в сердце, пахнула в лицо теплом. Он хотел точнее
нащупать волну в эфире, добиться полной чистоты звука. Чуть заметный поворот
выключателя - и вдруг ворвалось завывающее ликование джаза. Гнусаво-веселое
буги-вуги, топот и визг скотского веселья...
Нет, не только скорбь была над землей. В самом воздухе планеты шла
схватка человеческого и звериного, на волнах разной частоты, как на рапирах,
дрались два мира.
"Везде твой фронт, партия", - сказал себе Бахирев; торжественность этих
слов была необычна для него, но все было необычно в эту ночь.
Вальган ходил по комнате, то трогал машинально беспокойными пальцами
ноты на пианино, костяных китайских божков на этажерке, то забирал в горсть
собственный удлиненный подбородок и принимался энергично гладить, ощупывать
его и говорил, говорил отрывочными, горячечными фразами. На его смуглом лине
южанина горел румянец, влажные великолепные глаза блестели острым, немного
хмельным блеском.
Волнение от пережитого и та неукротимая нервная энергия, о которой
Бахирев давно слышал, прорывались в каждом жесте. Даже останавливаясь,
Вальган переминался с ноги на ногу, мягко и нетерпеливо, словно готовясь к
прыжку.
Бахирев не вслушивался в его слова. Слишком многое свалилось на плечи.
Сколько перемен сразу! Перемены в судьбе страны, в судьбе семьи, в своей
судьбе...
Строить тракторы... В танки он вложил всю свою жизнь. Он любил эти
машины, сформированные битвами двадцатого века и проверенные всеми его
сражениями. Мысль перебирала события, годы, страны.