"Сергей Нилус. Пшеница и плевелы" - читать интересную книгу автора

день причащаешься: разве "они" могут иметь к тебе доступ?"
"Доступа "они" не имеют, а... дерзают!"
Это произошло за несколько дней до кончины Митроши. Кто были "они" его
видения - умирающий сын видел, а скорбная мать-христианка не могла не
догадаться. Продолжали ли "они" "дерзать" тревожить больного, я не знаю, но
и одного раза "их" появления было довольно, чтобы исполнить сердце
неописуемого ужаса и отогнать всякое нехристианское сомнение в неизбежности
встречи души, готовящейся к вечности, с этой темной, зловещей, до времени от
смертных глаз скрытой силой.
Дня за два до своей смерти больной чувствовал себя довольно хорошо.
Опять после обедни его причастили. Неотлучная сиделка-мать сидела у кресла
своего сына. Вдруг лицо больного сразу озарилось светом какой-то неожиданной
радости, и из груди его вырвалось восклицание:
"Ах!.. Гавриил Михайлович, это вы?"
Пораженная этой внезапной радостью, этим восклицанием, не видя никого
постороннего в комнате, мать замерла в ожидании...
"Так это вы, Гавриил Михайлович!.. Боже мой, как же я рад!.. Да, да!..
Говорите, говорите! Ах, как это интересно!.."
И больной весь обратился в слух. По лицу играла блаженная улыбка...
Мать боялась пошевельнуться, изумленная и тоже обрадованная...
Несколько секунд продолжалось это напряженное молчание. Оно нарушилось
восклицанием больного:
"Уж вы уходите?.. Ну, хорошо! Так, стало быть, до свидания!"
"Кого это ты видел, Митроша? С кем ты сейчас разговаривал?"
"С П., Гавриилом Михайловичем!"
"Да ведь он умер, Митроша! Что ты, что ты, деточка, Господь с тобой!"
"Нет, мамаша, он жив: он был сейчас у меня и говорил со мной".
"Что же он говорил тебе?"
Но что говорил Митроше старый его друг и наставник, осталось навсегда
тайной того мира, больной закашлялся, с ним вновь начался приступ страшной
одышки; и с этого часа наступил последний натиск болезни, от которого он
едва приходил в сознание, и то на короткие промежутки между припадками
тяжелых страданий. Смерть властно вступала в свои права.
Часа за два, или за три, до кончины больной пришел в себя. Дыхание
стало легче, сознание в полной ясности: как будто грозный призрак смерти
отступил перед чьей-то великой властью.
"Прощайте, родные! - сказал он, - до свидания - там, где больше не
будет разлуки!"
"Митроша, неужели же ты умираешь?" - застонала мать.
"Да, мама, умираю!.. Смотри, смотри - кто пришел!.. Святой Архистратиже
Михаиле!.. Господи, приими душу мою в мире!"
Так умер Митроша-затворник, сын губернского протоиерея.
Говорят, да и самому мне приходилось видеть: смерть, накладывая печать
тления, обезображивает человека. Какая смерть! Какого человека!..
Митроша в гробу лежал как живой. И как же он был прекрасен, этот
тщедушный, некрасивый человек! Глаз не хотелось оторвать от этого лица,
одухотворенного молчаливой, торжественной, созерцающей радостью полного,
совершенного покоя и удовлетворения. Не смерть, а жизнь, жизнь вечная,
небесная, высшая, уму непостижимая, но сердцу внятная, жизнь сияла на
бледном, прекрасном лике праведника. Красотой чистой, непорочной