"Павел Нилин. У самой Волги" - читать интересную книгу автора

Это сейчас ее легко добывать. Вот она, вода, против окон. Бери ведро и
иди по воду.
А тогда надо было действовать ползком, под проливным огнем со всех
сторон, и хитрить по-всячески, чтобы на глазах у противника подступиться к
Волге. Налил в ушат воды, встал на четвереньки и потащил его на санках за
собой. А пули то и дело попадают в ушат и, того гляди, попадут в тебя. И
попадали - у дедушки плечо и рука перебиты пулями. Да что там говорить,
хватили горюшка...
Бабушка вздохнула.
- Чего ты вздыхаешь? - сказал Ерофей Кузьмич. - Надо не вздыхать, а
радоваться, что такое пережили и опять дальше живем. И еще как! Может, ты
жалеешь, что мы не уехали тогда отсюда, из Сталинграда?
- Не жалею я об этом нисколечко, - сказала бабушка. - Я только
удивляюсь, как мы выжили. Ведь сколько народу на наших глазах погибло!
Ведь железо и то горит на огне и ломается. Камень и тот не выдерживает. А
мы...
- Гордость в тебе непомерная, - улыбнулся дедушка. - Самолюбие в тебе
очень крепкое. Тебя послушает кто со стороны, так может подумать, что это
ты сама и Сталинград отстояла...
- Не сама, но со всеми тут была и действовала, - сказала бабушка. - И
этого у меня никто не отнимет.
- Ну, это правильно, - согласился Ерофей Кузьмич. - Но только вздыхать
не надо. Я этого больше всего не люблю, когда попусту, беспричинно
вздыхают. К нам вон внук приехал, и ему интересно что-нибудь новенькое
послушать...
- Напротив, я хотел, спросить, как вы жили, - сказал Петя. - Я ведь
только по книгам знаю, какая была Сталинградская битва. В кино это видел.
А вы тут, можно сказать, участвовали...
- Конечно, можно сказать, участвовали. Все делалось на наших глазах, -
оживилась бабушка. - А что делалось, это сейчас даже пересказать
невозможно. И я сама удивляюсь. Я так, наверно, и помру удивленная. Ведь
чуть не все сто дней мы тут ползком передвигались. Все ползком, ползком,
на четвереньках, чтобы уберечь себя от какой-нибудь пули, или от осколка,
или еще от чего. Из окопа в окоп, из трубы в трубу, из подвала в подвал,
из блиндажа в блиндаж, все ползком. Так и переползли взад-вперед весь наш
город. А потом уж вот сюда выползли, в этот поселок, к самой Волге. Уже
бои кончились, а мы все в блиндаже жили. Жить-то было негде. Даже коробок
от домов не осталось. Один битый, горелый кирпич. Дедушка лежит в блиндаже
контуженый, а я около него хлопочу, как умею, вроде медицинской сестры
милосердия.
- Ты уж слишком много на себя берешь, - заметил дедушка. И передразнил:
- Вроде медицинской сестры! Вон куда хватила...
- Ну, или вроде санитарки, - поправилась бабушка. - Это мне все равно,
вроде кого. Важно, что я за тобой неотступно ходила. А тут вдруг приезжает
Иван Федорович Чалов, известный нам инженер. "Мы, говорит, сейчас срочно
завод будем восстанавливать, тракторный, "Эстезе". А чего же там
восстанавливать, когда от завода почти что ничего не осталось? Один
памятник стоит у бывших заводских ворот, тоже во многих местах пробитый
пулями. Но Иван Федорович Чалов говорит: "Разбиваем вокруг завода
брезентовые палатки для рабочих, и я хотел бы, чтобы вы тоже приняли