"Павел Нилин. Последняя кража" - читать интересную книгу автора

вживался в любую выдуманную роль. Он когда-то легко вошел в выдуманную
роль коммерсанта. Он чувствовал себя коммерсантом. Точно так же он
чувствовал себя теперь бухгалтером. Да, он в прошлом бухгалтер. Не
шниффер, не медвежатник, а бухгалтер, счетный работник. Понятно?
В тюрьме он ежедневно читал газеты, но из газет было трудно узнать, как
живет страна, как живут обыкновенные люди. Больше сообщалось о
строительстве, о колхозах, о международных делах.
Международные дела Буршина не интересовали. И колхозы и строительство
новых заводов его тоже не могло заинтересовать. В старое время он читал в
газетах только отдел "происшествий" и торговые объявления. Теперь ни
торговых объявлений, ни "происшествий" в русских газетах не было. Можно
было так подумать, что в России уже все настоящие, квалифицированные воры
и грабители перевелись. Неужели действительно перевелись?
Вечером однажды Буршина повели вместе с другими заключенными в тюремную
баню.
Вымывшись, он долго сидел в предбаннике, ожидая, когда дойдет его
очередь на ножницы, чтобы обстричь ногти. До него ножницами пользовался
пожилой благообразный мужчина, похожий на дьякона. И с этих ножниц начался
у них пространный разговор.
- Значит, прежних строгостей в тюрьмах теперь нет, - сказал Буршин,
глядя, как этот благообразный мужчина выстригает перед зеркалом колючие
волосы на своих отвислых, будто лопухи, ушах. - Говорят, раньше, при царе,
никакие острые предметы в тюрьмах не допускались...
- Кто это говорит? - обернулся к нему благообразный.
- Люди говорят, которые сиживали в тюрьмах, - уклончиво и смущенно
ответил Буршин, не желая теперь каждого осведомлять о том, что он тоже
сиживал. - А теперь, глядите, арестантам выдают ножницы. Не боятся...
- А чего ж бояться-то? Ведь на время выдают, во временное, так сказать,
пользование, только в бане. - Благообразный поднял перед зеркалом нос и
стал выстригать из него волосы, испытывая терпение Буршина.
Но Буршину некуда было спешить. Здесь, в предбаннике, было как-то
веселее, чем в камере. И он с удовольствием сидел на деревянной лавке,
приминая босыми ногами солому, которой устлан цементированный пол в
предбаннике.
- Я говорю, это хорошо, что нету прежней строгости, - продолжал
поддерживать разговор Буршин. - И воров, видать, в России стало меньше...
- Ты откуда, с луны, что ли, упал? - опять обернулся к нему
благообразный.
- Не с луны, а из-за границы, - не обиделся Буршин. - Я приезжий, из-за
границы...
- Из-за границы? - удивился собеседник. - Ну, тогда, конечно, тебе
всякое может показаться. - И, передав Буршину ножницы, присел с ним рядом.
- Из-за границы? Не русский, что ли?
- Нет, нормально русский. Раньше жил в России, даже в Москве. Но давно
не был. И на многое удивляюсь. Воров в тюрьме как будто не видать. И
строгости особой не заметно...
- Строгость - она, видишь ли, не для того, чтобы ее замечали, а для
того, чтобы чувствовали, - нравоучительно произнес благообразный. - И кому
она положена, ее очень хорошо сейчас чувствуют. Даже мелкому прихватчику,
ежели не первый раз попадается, в нынешнее время запросто дают расстрел.