"Павел Нилин. Последняя кража" - читать интересную книгу автора

предосторожностей, допустил неточности, что с ним случалось очень редко, и
в результате...
Перед утром, на вокзале, когда он снова принял величественный вид
знаменитого профессора, его окружили похожие на певчих птиц суетливые
полицейские.
Буршин оказался выше их на целую голову, и публика, собравшаяся в этот
ранний час на вокзале, могла видеть его лицо, на котором презрение
сменялось удивлением; Уважающему себя столичному вору было глубоко
оскорбительно стать добычей провинциальных полицейских.
Но в полиции не знали, что перед ними крупный международный вор,
представитель той особой категории воров, для которых во всем мире, во
всех полициях мира заведен особый этикет.
Провинциальные полицейские били мэтра, как мелкого вора. Он потерял до
суда два передних зуба и получил десять рваных ран.
Потом его судили. Выяснили, что он крупный вор. Приговорили к пяти
годам строжайшего заключения. И два года возили по всей небольшой стране,
по разным тюрьмам, не зная, должно быть, куда получше, понадежнее
посадить.
Эти два года были, пожалуй, самыми тяжелыми в жизни Буршина. Исхудал,
изнервничался, поседел совершенно.
Наконец весной ему удалось бежать.
Побег ему устроили связчики. Они же принесли ему приличную одежду,
деньги. Для связчиков он по-прежнему был хозяин, начальник, мэтр. Они
кормились около него. И думали кормиться дальше.
Но он решил вернуться в Советский Союз.
Во что бы то ни стало. Домой, к детям.


До границы он доехал в поезде. А потом, дождавшись ночи, пошел пешком
через границу. Пошел через чащу, по кочкам, по зеленеющим мхам болот. На
болотах его кусали комары. Заболел лихорадкой.
И когда его поймали на советской границе, он был уже совсем больной.
Его лечили. Две недели пролежал в бреду. Потом поправился.
Прекрасное здоровье, унаследованное от предков, пахавших землю и бивших
бурый камень на каменоломнях, спасало его не раз.
После суда, определившего, в сущности, не очень строгое наказание, он
был переведен в тюрьму, в одну из старых белорусских тюрем, где он уже
сидел когда-то, еще в молодости. И если память ему не изменяет, сидел даже
вот в этой самой камере. Против окна, на правой стороне, стояли его нары.
Нар теперь нет. Но камера осталась такой же, как была, и такой же
"глазок" у двери. Правда, стены наново побелены, и в камере стало как
будто светлее, чище, просторнее. Вместо нар койки с матрацами.
Изменения, происшедшие в тюрьме, не удивили и не обрадовали Буршина. Он
одобрил, конечно, библиотеку и театр. Эти новшества могли смягчить суровый
режим. Но все-таки тюрьма, черт бы ее побрал, заведение не из приятных, и
не дай бог в нее попадать. Не дай бог вдыхать этот смрадный, будто
настоенный на всех отбросах мира воздух, не поддающийся никакому
проветриванию, воздух отчаяния и нищеты.
Особенно тяжело в тюрьме вечером, когда, после одиннадцати, камеру
замыкают до утра и ключ курлыкает и визжит в замочной скважине. Очень