"Павел Нилин. Модистка из Красноярска" - читать интересную книгу автора

и эту войну отвоюю. А там видать будет, что будет. Помирать пока неохота.
Не вижу пока надобности помирать...
Старик Захарычев томится от желания тоже что-нибудь такое сказать. Но
долго ему не удается перебить Икринцева. Наконец он улучает такую
возможность, когда Икринцев закуривает.
- Ноги - это действительно значение имеют, - многозначительно поднимает
палец Захарычев. - А зубы... Я, например, свои зубы на кондитерском товаре
съел. Я кондитером служил. И теперь у меня своих собственных зубов
осталось восемь штук. Но я об них не тужу. Зубы завсегда можно новые
вставить. Допустим, золотые. Даже красивше. Вот я три штуки вставил еще в
шестнадцатом году. - И Захарычев оскаливается, чтобы все могли увидеть,
какие у него зубы.
Должно быть, ему хочется хоть в чем-нибудь проявить свое превосходство
над этим старичком Икринцевым, который вдруг не только завладел всеобщим
вниманием, но и как будто приобретает власть над людьми.
- А теперь уж, как белых разобьем, я остальные вставлю, - продолжает
Захарычев. - Тоже обязательно золотые. Такая у меня мечта...
- Не богатая мечта, - замечает Икринцев и прячет в жиденьких усах
усмешку. - Ну что ж, каждый сам в свою силу мечтает. - И, подкручивая
фитиль у лампы, смотрит, щуря выцветшие глаза, на племянника. - Ты бы,
лобанчик, сходил на деревню, поспрошал керосинчику. Может, у кого
найдется. У наших хозяев, вон видишь, я испытывал - нету.
Лампа, на удивление, все еще горела, но все хуже и хуже.
Ванюшка Ляйтишев оделся и вышел на улицу.
Захарычев, скрыв обиду, снова заговорил о преимуществах золотых зубов
над костяными, настоящими. Но его никто не слушал. Да и он, видимо, понял,
что тема эта не ахти какая важная. И замолчал.
Вскоре лампа потухла.
Впотьмах люди опять сидели угрюмые, разобщенные. Семка Галкин снова
залез на печку и, повозившись недолго, кажется, задремал.
Старик Захарычев в углу стал тихо читать молитву, готовясь ко сну.
Остальные продолжали сидеть за столом, хотя чай давно был допит. Сидели
и молчали.
Авдей Петрович вспомнил:
- У меня, ребята, есть книга хорошая. Братья Гримм. Сказка. Я ее
постоянно с собой ношу. Вот бы почитали сейчас!
Авдей Петрович вынул книжку из сумки. Она была аккуратно завернута в
клеенку. Он развернул ее. Но читать было невозможно - темно.
Авдей Петрович вздохнул. И за ним вздохнули все. И Семка Галкин
вздохнул на печке. И старик Захарычев. Хотя каждый вздохнул, может быть,
по своему поводу.
В это время дверь, неплотно закрытая, отворилась, и в темноту опасливо
вошла девушка, укутанная в шаль.
- Здравствуйте, солдатики, - сказала девушка голосом нежным и
доверчивым.
Из темноты, однако, никто не отозвался.
- Не "солдатики", - наконец медленно проговорил Семка Галкин с печки, -
а "товарищи военные". Надо знать...
- Ну, военные, - поправилась девушка и уселась на табуретку, которая
была ближе к двери. - Я к вам зашла на минутку. Может, вы мне чего