"Павел Нилин. Ближайший родственник" - читать интересную книгу автора

Ничего, кроме бородавки, не осталось от этого когда-то грозного
"носорога", пугавшего малодушных гимназистов даже видом своим.
В бывшем гимназисте он не вызывал больше ни вражды, ни ненависти. Но и
жалости он тоже не вызывал. Волков смотрел на него угрюмо и равнодушно.
- Вы ведь не меня отпеваете, и не я вас пригласил, - сказал он усталым
голосом. - Какое мне до этого дело!
И подошел к гробу.
У него появилось желание выгнать из дома всех, всех и, оставшись в
одиночестве у гроба матери, вот стоять так весь вечер и, может быть, всю
ночь. "Мама, это я, твой Виктор. Я приехал к тебе, выбрал время. Мама..."
Виктор Матвеевич склонился над гробом и уронил седеющую русую голову на
край оклеенной белой бумагой доски.
Люди, столпившиеся у гроба и в прихожей, поспешно и молча стали
расходиться.
У гроба матери плакал сын. Плакал взрослый, пожилой, не сентиментальный
человек, давно отвыкший от матери, сам ставший отцом. Плакал не только о
матери, которую любил и с которой так и не встретился при жизни ее, но и о
себе, о молодости своей, которой не вернуть, о детстве.


А на дворе сгущались сумерки.
Однорогая коза ходила по двору и ждала еды. Некормленые куры уселись на
насест, но сон, должно быть, не шел к ним.
Маленькая, худенькая старушка лежала в гробу, и порядок в доме был
нарушен. Муж и сын ее были выбиты из колеи.
На дворе сгущались сумерки. В сумерках таинственно мерцала зеленая
лампадка. В масле плавал беленький огонек, и вокруг него летали две
бабочки и огромный майский жук, шумевший, как самолет.
Шум этот разбудил задремавшего у гроба высокого, сутулого старика. Он
стал, вытер ладонью слезы, застывшие в морщинах, и пошел во двор.
Однорогая коза приблизилась к нему, прижалась к его коленям. Он
потрепал ее ласково, потом, согнувшись, вытащил из-под крыльца узкую
кормушку, насыпал в нее корму и снова вошел в дом.
В доме по-прежнему было тихо, и только жук ревел оглушительно и
шелестели крылья бабочек, круживших у огонька лампады.
Старик разжег огонь на кухне, поставил самовар и сел на табурет,
склонив голову к коленям.
У него умерла жена. Он прожил с ней больше полувека, пятьдесят с лишним
лет. И вот она умерла. И вместе с ней он потерял какую-то долю себя
самого. Да, это именно так. Он стал слабее после смерти ее. Хотя не она
поддерживала его, а он ее поддерживал. Всегда, во всем.
Во всяком случае, он сам так чувствовал. Он знал, что она слабее его,
беззащитнее. Защищал ее. Постоянно чувствовал превосходство над ней. И вот
ее нет. И не над кем чувствовать ему превосходство, некого защищать. Жизнь
прожита. Заново ее не начнешь.
Все кончилось.
В кухне жалобно пел самовар. Угли, сгоравшие, шуршали, рассыпаясь. Вода
медленно закипала в самоваре. Было тихо-тихо.
И вдруг самовар зафыркал. Он зафыркал так же громко, с той же веселой
яростью, как фыркал при хозяйке. Как будто ничего не случилось.