"Майя Никулина. Место (Повесть)" - читать интересную книгу автора

расцеловала, заплакала, но слезы тут же вытерла: "Я себе кроме
мужа другого общества не желаю, да и что может быть лучше в мои
годы, особенно после того, что мы с ним пережили". На лестнице -
уже ближе к квартире - к нам обернувшись, с удовольствием
сообщила, что на обед сегодня сотэ из баклажан - Владислав
Донатович очень любит. Я уже подумала, что - дай-то бог -
Владислав Донатович вправду остался жив, но, войдя в тетушкину
обитель, надеяться перестала: никто не смог бы жить в комнате,
буквально с пола до потолка увешанной собственными портретами.
Они висели всюду, даже там, где их невозможно было разглядеть:
мальчик, юноша, офицер, с женой, с друзьями, в мундире, в
штатском платье, дома, в кабинете, на берегу, в саду - некоторые
изображения встречались дважды и даже трижды - старинные, на
оливковом картоне, с золотыми венками дорогих фотоателье, и они
же, позднее увеличенные, в самых разнообразных рамах и рамках,
дешевых, простеньких и весьма ценных.
Тетушка говорила с удовольствием, и все больше о приятном - о
платье цвета липового меда, о поездке в Киев, о черниговской
крестной: вот ведь выдумщица была, однажды им всем подарила
одинаковые шляпки из итальянской соломки, все коробки
развязывают, и у всех та же шляпка... Особенно мило гневалась,
как добрая матушка-императрица - крута, да отходчива: "Эту
Наташку Розенель все в классе терпеть не могли. Задавака,
кокетка и выскочка. Вышла замуж за чудного молодого человека из
хорошей семьи, так мало того, что бросила мужа, что ребенка
оставила его родителям, мало того - вышла замуж за этого, - тут
тетушка сделала легкое нащупывающее движение пальцами правой
руки, словно из воздуха хотела вытащить непотребное слово, - как
его, за Луначарского..." И сама засмеялась, и снова заговорила о
приятном: о специальных буковых распялочках, на которых Соня
сушила Владислава Донатовича мундиры, не на прямом солнце, боже
упаси, от этого ткань грубеет, а на дальней теневой веранде, там
летом часто пили чай...
- Вот, - и тетушка показала, куда смотреть - над тумбочкой, за
настольной лампой, в рамочке лимонного дерева, - вот они за
чайным столом, повернулись, смотрят в объектив...
- А Лека где? - не подумав, спросила я.
Тетушка подняла черные брови, медленно уложила вилку на
фарфоровую подставку с золотыми цветочками и повернулась ко мне:
- Какая Лека? Ты хочешь сказать: Соня. Вот она, Соня, рядом с
Талей.
Поговорили о Тале и о Соне, но тоже о дальних временах, ибо
тетушка сразу сказала, что никого из родни давно не видела и
ничего ни о ком не знает.
Умерла она через год после нашей встречи, и новая хозяйка ее
квартиры, отвечая на мою нижайшую просьбу выслать мне хоть
какие-нибудь фотографии, сообщила, что фотографий никаких не
осталось, и нет сомнения, что их сама тетушка и уничтожила, но
переслала мне две открытки и пустой конверт, обнаруженные
случайно в старых тетушкиных журналах. Открытки были довоенные,