"Андрей Никитин. Сокровище Торстейна Рыжего (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

определялась жизнь оленных пастухов, - и Мальцев, представляя себе карту
берега, видел, как неожиданно оживают для него древние поселения, которые он
исследовал. На те же места, где еще недавно стояли тоневые избушки отдельных
семей и ловили семгу, а летом с оленями выходили пастухи, - на тех же самых
местах останавливались на лето древние рыболовы и оленеводы. За тысячелетия
в хозяйстве почти ничего не изменилось - разве что поредели пастбища,
выбитые более многочисленными стадами, да море отступило чуть дальше от
прежней кромки прибоя. Мальцев знал, что на многих лесных озерах тоже есть
остатки древних поселений, где найдены следы более основательных, зимних
жилищ-землянок. Считалось, что в них жили люди четыре-пять тысяч лет назад.
А по рассказам Митрохина выходило, что именно к этим озерам до сих пор
приходят в начале зимы оленные пастухи, потому что зимой в лесу тепло, а
рядом, на высоких холмах, лежат самые лучшие ягельники - оленные пастбища.
И здесь же, неподалеку or лесных озер, на кейвах, и в глубине
полуострова таились древние саамские святилища-сейды, жилища духов.
Сейды располагались в самых различных местах. Одинокая скала среди
болот, громадный камень на утесе, словно положенный чьей-то гигантской
рукой, лежащие в ряд или по кругу обломки скал на ровной поверхности
тундры - все это могло быть сейдом. Но что за духи жили в этих скалах, как
они назывались, какую роль играли в жизни саамов - ничего этого не смогли
узнать этнографы, потому что к их приходу старые боги лопарей оказались
почти забыты. Саамы знали, что в этих местах надо говорить тихо, ходить
осторожно; надо приносить духу жертву - рыбу, кусок мяса, олений рог, лоскут
одежды... Но - кому? "Сейдушке, духу, черту", - пытались объяснить саамы
настойчивым исследователям или проклинающим их богов
миссионерам-священникам. Мальцев читал отчеты, расспрашивал сам и понемногу
приходил к мысли, что эти боги были много древнее, чем саамы, которые
донесли о них лишь смутную память; боги каких-то более древних народов, чей
быт, чья культура и предания отразились в культуре саамов, как мелькнувшие
блики в потускневшем зеркале. От саамов почитание этих мест перешло к
оленным пастухам.
Митрохин подтвердил, что они с отцом, приходя на Бабье озеро, где был
сейд, добавили не одну пару ветвистых рогов в большую кучу на скале и тоже
привязывали цветные лоскутки от рубашек к стоящей неподалеку старой,
засохшей лиственнице.
- А мне Макарыч говорил, что сейд был еще на Горелом озере, - добавил к
рассказам Митрохина второй пастух, молчавший до того у окна.
- Это который тебе Макарыч говорил? - спросил у него дед Филя. - Не
Заборщиков ли? Он в наши места, бывало, ходил...
- Он самый, - подтвердил пастух и перевернулся на живот. - Да только
какой же там сейд? Я и у лопарей спрашивал - не помнят они...
- А может, не сказали тебе, Гаврилыч, не захотели? - предположил
Митрохин и, обращаясь снова к Мальцеву, сказал: - Они не захотят что
сказать - и не скажут. Такой народ! А что сейд на Горелом был - так это
точно. Такое уж оно, Горелое озеро... Это и я скажу, что неладно там! Вот
почему и стороной обходим его...
- А обходим потому, что делать там с оленем нечего, так скажи,
Терентьич, - отозвался Корехов. - Рыбы, почитай, в озере нет, ягель
поубавился давно, да и дикарь колхозных оленей из стада манит. Вот и не
ходим. А что до чертовщины этой - болтовня одна!