"Николай Никитин. Потерянный Рембрандт (Советский рассказ тридцатых годов)" - читать интересную книгу автора

Шамшин скривился в телефон и тихо повесил трубку. Брук разговаривал
так, как будто между ними ничего не произошло. Через секунду снова
прозвенел телефон.
- Нас разъединили. Слушай, Вася. У тебя есть деньги?
- Есть.
- А то могу подсыпать...
Молчание. И снова однообразный и тягучий, точно лапша, голос Брука:
- Я сейчас буду проезжать в твоих краях. Он у тебя?
- Кто он? - уже обозлившись, крикнул Шамшин. - У меня никого нет!
Отстань!
- Зачем орать! - печально сказал Брук. Звякнула трубка.


3


Вечером, чтобы отдохнуть и рассеяться, Шамшин предложил Ирине пойти с
ним в Народный дом. Пока она переодевалась, он разбирал у себя в комнате
всякую старую рухлядь.
Среди хлама ему случайно подвернулась одна доска, плод увлечения
Рембрандтом, реакция на мастера. Картина изображала молодую женщину,
полулежащую среди разбросанного белья и кружев. Склонясь к ее едва
прикрытому животу и держа ее за руку, стоял еврей-врач. Пламя свечи падало
пятном на его рыжую бороду. Глаза женщины улыбались. Смеялась ли она над
бессилием врача, или, наоборот, ей представлялась будущая праздничная
жизнь, когда она встанет и скинет с себя эти широкие шерстяные одежды? Во
всяком случае, беременность ничуть ее не тревожила. Она мечтала... Она
была далека и от этой постели и от своего материнства. Шамшин вздохнул,
поставив доску на мольберт. Картина пропиталась пылью, немножко
потрескалась. Она долго пролежала около радиаторов. Шамшин написал ее
совсем случайно, счистив чью-то живопись со старинной доски.
Вот годы юности... Ничего не знал - ни жизни, ни опыта, ни ученых
соображений, их уже потом натвердила критика.
Несмотря ни на что, одним инстинктом была создана эта вещь... В любви,
в искусстве, даже в науке, да, пожалуй, и в политике, что сделаешь, если у
тебя нет инстинкта?
Была жена. И нет ее... Был ребенок. И нет... Все умирает, даже дети.
Был старый итальянец, живший на Васильевском острове, он составлял
художникам краски по какому-то старинному рецепту... Где же все это?
Исчез, как все... Сколько исхожено дорог? Он прошел по всем путям
живописца, от Сезанна и Матисса до черного пятна на незагрунтованном
холсте.
Здесь караулила смерть. Он отшатнулся к Рембрандту. Его глазами он
написал эту вещь, думая, что он берет только традицию и перебрасывает в
этот мир новую Голландию... и здесь завяз. Это не годилось для
современного сюжета. Он хотел быть современным. А современность не
давалась. "Кто же я?
Где я живу?" - спросил он самого себя.
- На Манежной площади, - съязвил он вслух, чтобы оборвать свои
воспоминания.