"Владимир Николаевич Николаев. Розы для полюса" - читать интересную книгу автора

аэродроме погодой ведали милые женщины, добрые знакомые летавших здесь
летчиков. Их было четыре. И они выманили у Антохина по цветку.
Кляня себя за слабость, Антохин решил: "Больше ни-ни, ни одной розы
никому не дам". И тут же вспомнил, что до полюса могут быть еще две
посадки... "Две еще куда ни шло, но не больше. Это уж точно".
На Диксоне, где надо было заправиться горючим, план полета внезапно
изменился. Антохина вызвали к начальству и объявили, что надо взять врача
и немедленно лететь на остров Безымянный к роженице.
Возвращаясь, Антохин увидел возле самолета нетерпеливо расхаживающую
женщину. В руках у нее был кожаный саквояж. Вид у врача был строгий и даже
злой. "Огрубела во льдах, - сочувственно подумал Антохин. - А если
подарить ей розу? Да нет, эту и розы не тронут". Антохин даже улыбнулся
нелепости самого намерения дарить цветы такой строгой женщине.
- Поспешим, командир. Надо успеть, - строго сказала она, протягивая
руку и даже не представляясь.
- Постараемся, - пообещал Антохин и, нисколько не обидевшись на
сухость тона, подумал: "Такая поможет".
Случай действительно оказался трудный. Пока роженица стонала и билась
за перегородкой, в кают-компании зимовки сидел и кусал губы молоденький,
похожий на мальчишку радист, которому впервые предстояло стать отцом и
который, конечно же, и в мыслях не держал, что это будет связано с такими
переживаниями. Впрочем, переживал не один он - волновалась вся зимовка.
Две женщины - весь наличный женский состав Безымянного - помогали
врачу, то и дело выбегали от роженицы с раскрасневшимися и перепуганными
лицами, и, не отвечая ни на какие вопросы, опрометью возвращались с тем,
что требовал врач.
Собрались в кают-компании и мужчины. Те, кто был свободен от вахт,
мерили шагами тесное помещение, нервно курили и, мучительно сознавая свое
бессилие, сочувственно поглядывали на молоденького радиста, который,
казалось, окаменел от напряжения.
Даже те, кто стоял на вахте, улучив момент, забегали сюда, но, так и
не узнав ничего нового, лишь вздохнув заодно с другими, убегали к рабочим
местам.
Волнение, естественно, передалось и экипажу Антохина. Люди на зимовке
посторонние, авиаторы забыли обо всех своих делах и обо всем на свете,
прониклись сочувствием к роженице и бледному радисту, а более всего
желали, чтобы доставленный ими врач сделал все как надо, и для этого
готовы были каждую минуту выполнить любое распоряжение.
Все кончилось спустя четыре часа, пролетевших неестественно быстро.
Из комнаты внезапно стихшей роженицы - эта неожиданная тишина всех еще
больше насторожила - вышла врач. Она устало опустилась на свободный стул,
сдернула марлю с лица, оно оказалось мокрым, красным и растерянно-добрым.
Антохин удивился этой перемене, от прежней строгости и злости и следа не
осталось.
Переведя дух, врач спросила:
- Кто здесь муж?
Радист испуганно посмотрел на врача, отчаянно хрустнул побелевшими
пальцами и робко поднялся.
- Должно быть, есть у вас там рука, - она ткнула пальцем в потолок и
устало добавила: - Девочка и мать живы.