"Джефф Николсон. Бедлам в огне (Психологический роман)" - читать интересную книгу автора

опрятный, аккуратный - костюм воплощал в себе все то, чем мне быть не
хотелось. Я действительно надевал его на собеседования, и, судя по всему,
вреда это не принесло, поскольку - к удивлению окружающих, но отнюдь не к
своему, - я поступил в Кембридж. И все же мне хотелось думать, что
впечатление от костюма удастся смазать моей длинной, густой, чистой, но
вполне лохматой шевелюре. Ради большей отчетливости своих умонастроений под
костюм я надел оранжевую футболку - если доктор Бентли захочет выгнать меня
взашей за неподобающее одеяние, меня это вполне устроит. Я собирался хотя
бы отчасти продемонстрировать презрение, которого заслуживало это сборище.
Но Бентли на футболку никак не отреагировал и с непринужденной любезностью
пригласил меня в кабинет, где официант из колледжа, угрюмый и объяснимо
недовольный местный юнец семнадцати лет, сунул мне бокал вина.
Остальные гости - с десяток студентов плюс несколько аспирантов - не
решились столь откровенно подрывать устои. Все они надели рубашки и
галстуки, но многим было откровенно неуютно в официальной одежде. В те
времена все поголовно отпускали волосы до плеч и растительность на лице,
носили выцветшие джинсы-клеш, рубашки из марлевки и мятые фуфайки. Все
стремились походить на хиппи, даже некоторые преподаватели, и только
Грегори Коллинза эта мода не затронула.
Он выделялся из общей толпы тем, что чувствовал себя в официальной
униформе очень уверенно. Одежду Грегори нельзя было назвать аккуратной, а
уж модной и подавно. Мешковатый костюм-тройка, плотный, жаркий, ворсистый,
выглядел так, будто его передавали по наследству из поколения в поколение,
но Грегори сумел его обжить. Короткие волосы, остриженные на затылке и
висках, лоснились, словно у набриолиненных футболистов тридцатых годов. На
шею он повязал потрепанный форменный галстук, - возможно, тот самый,
который носил еще во втором классе.
Грегори был крупным, но не толстым - во всяком случае, пока, - но он с
трудом управлялся со своим неуклюжим, неповоротливым телом, и в движениях
как бы постоянно себя поправлял, сдерживал, стремился подчинить себе ноги,
норовившие врезаться в мебель, руки, то и дело грозившие опрокинуть бокал
или ткнуть кого-нибудь в живот. Грегори был из тех людей, у которых голова
словно расширяется к шее: макушка - маленький купол, щеки обвисают в
стороны, челюсть шире ушей и перетекает в массивный подбородок.
В его неуклюжести было что-то забавное, но сам Грегори требовал
относиться к себе со всей серьезностью. Размеры, неловкость, вечно нелепый
вид придавали ему внушительность, весомость, с которой следовало считаться.
До того дня я не был с ним знаком, да и вообще из собравшихся я знал только
одного-двух человек, но Грегори сразу же подошел ко мне и спросил:
- Это вас я видел в какой-то пьесе?
Я признал, что такое вполне возможно. У меня случилась краткая, но
унизительная интрижка с миром студенческого театра.
- Я так и думал, что это вы.
К тому времени я распознал в его голосе отчетливый, даже нарочитый
йоркширский акцент. В Кембридже это был известный трюк. В университете одни
пытались скрыть свое происхождение, либо слишком благородное, либо слишком
скромное, либо - как в моем случае - слишком скучное, а другие, напротив,
выставляли его напоказ. Лично я изо всех сил старался казаться выше
классовых и расовых предрассудков и, должен признаться, в тот момент ощутил
некоторое превосходство над Грегори Коллинзом - но не потому, что он