"Андрей Николаев. Таро Бафомета" - читать интересную книгу автора

размахнувшись, запустил ее с моста, - ну-ка, давай мы тебя согреем,
страдалец.
Присев на корточки, он достал из пакета водку, налил почти полкружки и
протянул парню.
-- Давай. А то простудишься и помрешь без пользы от какой-нибудь
пневмонии.
От водки парень взбодрился, сообщил, что зовут его Константином и что
он уже три с половиной часа ждет, что хоть кто-нибудь обратит на него
внимание, но всем наплевать. А если всем наплевать, так и ему тоже. И замерз
он, к тому же. А прыгать решил от тоски, от того, что девчонка ушла, что из
института погнали и стихи нигде печатают. Ну, и чтобы не погибать зря - вот,
нарисовал на картонке, что первое в голову пришло.
-- Так ты поэт! Но зачем же прыгать? Есть хорошие проверенные способы:
вены вскрыть; застрелиться. Это ты погорячился, милый. Видишь! - воскликнул
Шестоперов, обращаясь к Игорю, - его из института, а он головой с моста! А
ты говоришь: молодежь ничего знать не хочет. Эх, Расея...
Чтобы он такое говорил, Корсаков не помнил, но решил, что с Леней в
его нынешнем состоянии спорить не надо.
Переход под Крымским валом, где выставлялись непризнанные гении и
просто независимые художники, был уже закрыт. Шестоперов стал ломиться и
Корсаков с трудом уговорил его не буянить, чтобы раньше времени не попасть в
милицию. В том, что рано или поздно они там окажутся, Игорь не сомневался.
Стал накрапывать мелкий дождик. Чугунные ворота в Парк Искусств были
закрыты, ограда была высотой в два с лишним человеческих роста. Пьяный
мужичок очнулся, спросил у Лени, кто он такой и почему никто не предлагает
выпить. Шестоперов срочно разлил водку в кружку и пластиковые стаканчики.
Все выпили на брудершафт, надолго припадая губами к опухшим лицам
новоявленных знакомых, и стали держать военный совет, каким образом попасть
к скульптурам бывших вождей.
Корсаков присел прямо на асфальт, прислонился спиной к ограде и
запрокинул голову, подставляя лицо дождю. Голова гудела от дрянной водки, в
глазах все плыло. Тучи представлялись ему волнами Баренцева, а может и
Норвежского моря. Он парил над штормовым морем и ветер доносил до него
брызги. Почему-то брызги были пресные... Ветер закручивал капли в спирали,
свивал веревками, которые, расплетаясь, превращались в огромную школьную
доску, испещренную странными знаками. Где-то Корсаков видел такие знаки:
угловатые, ломкие, они выстраивались рядами, скользили, смешивались и снова
разбегались по доске длинными предложениями... Знаки начинали слагаться в
простые слова, складывались фразами, явственно звучащими в ушах, поднимаясь
до крика, пытались пробиться к замутненному сознанию.
-- Не спи - замерзнешь! Ну-ка, Герасим, помоги его поднять.
Какой еще Герасим? Который собачку утопил? Живодер!
-- Не Герасим я, Герман.
-- Все равно помоги.
Корсакова подняли на ноги, он открыл глаза. В лицо ему участливо
заглядывал Шестоперов.
-- Ну, ожил? Игорек, так не договаривались. Вечер в самом разгаре, а
ты - спать! Не пойдет. Вот Гермоген, - Леня указал на мужичка, - знает
дыру...
-- Герман я.