"Андрей Николаев, Олег Маркеев. Золотые врата " - читать интересную книгу автора

Давайте, говорит, договор заключим: вы нас не притесняете, а мы живем
спокойно, и вам помогаем по мере сил. Прислушаться бы Тимофееву, так нет,
вожжа под хвост попала. Дал философу в ухо, вызвал стрелков. Гниду - в
карцер, под который пустой склад приглядел, баб - снег мести. Эх, лесоповал
не устроишь, еще подумал тогда с горечью. Ничего, летом разглядим, что
здесь есть, каменный карьер устроим. Стрелки, хоть и с неохотой, но
профессора в карцер заперли. А тот кричит из-за дверей: подумайте, мол,
Степан Емельяныч. Лучше в согласии, чем во вражде жить.
На ночь глядя Тимофеев упился спирта со старшим надзирателем
Рахманичем под моржатину - тогда еще внове была, не приелась, а ночью... То
сады райские и девки в чем мать родила снились, то упыри и трупы
разложившиеся душить принимались, а над всем этим голос философа-историка,
гниды очкастой: подумайте, гражданин начальник, хорошенько подумайте. С
нами лучше дружить. Проснулся Тимофеев в холодном поту, кальсоны мокрые,
как у шестнадцатилетнего гимназиста. Полежал, покурил, вспомнил, что вчера
сгоряча учудил. Ну, что ж, ничего не поделаешь. Профессор, поди, в сосульку
превратился. Спишем на незнание северной специфики. Пошел, мол, по нужде,
да и замерз. Авось, за одного интеллигента не поставят к стенке
заслуженного работника ГУЛАГа. На дворе было холодно, но ветер унялся. Снег
скрипел под пимамими, выменянными за спирт у ненцев. Тимофеев подошел к
складу, откинул засов. Удивился еще, что стены в изморози, распахнул дверь.
Профессор сидел, сложив ноги по-турецки, очки в руке, глаза закрыты. Лицо
розовое, благостное. На складе тепло, как в парнике, хотя сквозь щели в
стенах видно, как блестит снег под луной, словно битое в порошок стекло под
солнцем. Открыв глаза, профессор первым делом осведомился, как гражданину
начальнику лагеря спалось, спросил, может ли он быть свободен и вышел со
склада, оставив Тимофеева стоять с разинутым ртом. И вот что странно: как
только вышел старик из помещения, сразу засвистел в щелях ветер, навалился
холод, иней покрыл стены и потолок склада.
С этого дня началась вражда: с одной стороны Тимофеев, с другой -
зеки. Охрана пока начальника слушалась, хотя зеков явно побаивалась.
Помощник командира взвода - Войтюк, так и сказал: зря вы это, товарищ
начальник. Единственный, кто держал сторону Тимофеева - старший надзиратель
Рахманич. Ни зекам спуску не давал, ни стрелкам охраны. Кулаки у него были
пудовые и разговор короткий. Зек Собачников, ненец с материка, попавший в
лагерь за шаманство, однажды "не услышал" команду "выходи на проверку".
Только раз приложил Рахманич кулак к его косоглазой роже, а трех зубов как
не бывало. Но два дня назад нашли старшего надзирателя в снегу, у дверей
казарменного барака, насмерть замерзшего с диким оскалом на лице и
скрюченными пальцами.
И сегодня этот олень, который сам пришел к зекам. Оленина вообще
считалась здесь табу как для ненцев, так и для работников фактории,
гляциологов, служащих метеостанций и кто еще бродит по Новой Земле. Оленей
на архипелаг завезли только в конце двадцатых годов, к сорок первому году
поголовье едва превысило тысячу. Тимофеева предупредили еще на материке:
моржа, нерпу, тюленя бери, сколько хочешь, корми зеков, стрелков, но оленей
не тронь! Это для иностранных специалистов, которых иногда провозят
Северным Морским Путем: вот, мол, как Советская власть заботится о природе,
о коренных народах Севера. Даже оленей завезли. Ненцем на оленей плевать -
на архипелаге стойбища прибрежных ненцев, которые издавна привыкли к мясу