"Андрей Николаев, Олег Маркеев. Золотые врата " - читать интересную книгу автора

завязки сдавили шею под подбородком. Тимофеев рванул раз, другой, схватил
со стола нож и, одним махом разрезав ремешки, стянул малицу и швырнул ее на
пол. Ну, я вам устрою, господа! Это мы быстро определим, кто здесь
начальник лагеря, а кто зе-ка. Поначалу думалось - интеллигентишки вшивые,
что, не видали таких? Под Пензой, когда в начальниках колонии ходил. Да
сколько угодно! Мигнешь блатарям - и нету филосова-инженера. Вот беда-то,
но что поделаешь - лесоповал. Здесь тебе не в конторе бумажки
перекладывать, заговоры устраивать. Дерево, оно, бывает, и на человека
повалиться может. А можно и на шило случайно упасть. Два-три раза, для
верности. Ну, помер инженер. Острая сердечная недостаточность. Слаб
здоровьем оказался, философ-то.
А здесь один блатной затесался, и тот сукой стал. Как услышал про
шило, так валенок из себя строить начал. А ведь на воле на гоп-стопе
попался. Ну, ничего, и ему припомним. Выбрать, кто послабее. Вон, пацана
этого, ассистента раз и - в карцер. Жидковат ассистент, не то, что
профессор. А что карцер деревянный, так это ничего. На улице минус сорок
пять, одну ночь посидит там, да что ночь - пару часов, так ломом не
отколупаешь ассистента. Одного зароем, зато другим наука будет. А что,
взвод в ружье поднять, весь, и хрен с ним, что винтовки в лагере не
стреляют. Штыки примкнем - пусть философы попробуют штык заговорить!
Знахари, мать их за ногу.
Лицо и пальцы горели, отходя от смертельных объятий ледяной стужи.
Вытащив пачку "Беломора", Тимофеев закурил. Табачный дым успокоил натянутые
нервы. Постепенно комок ярости, скопившийся в груди, рассасывался,
растекался, уступая место расслабленности. Сходив в сени, он принес сверток
с обжаренным моржовым мясом, настругал несколько прозрачных ломтиков, круто
посолил и налил еще спирту. Ну, за Родину, за Сталина. Спирт легко
скользнул по проторенной дорожке. Тимофеев кинул в рот кусок мяса,
зачавкал, ощущая во рту вкус опостылевшей моржатины. Да-а, а эти скоты
оленину жрут. Давеча караульный на вышке доложил, мол, олень вошел в ворота
лагеря и прямиком к их бараку. Да еще рогами стукнул в дверь - мясо пришло,
отворяйте. И, естественно, отворили, за рога милого, и в хату. Тимофеев
тогда подумал, нажрался чурек этот на вышке, как его? Усманов,
Усман-Ходжаев... Но перегаром не пахло. Посмеялся еще над узбеком: что,
олень сам пришел, шкуру снял, сам в куски порезался и котел прыгнул? Узбек
божится по-своему, глаза таращит. Ну, зашел Тимофеев к этим э-э... врагам
народа - бульон в котле булькает, мясом пахнет. Шкуру, конечно, припрятали,
сволочи. Говорят - песца словили, вот, варим. Угощайтесь, гражданин
начальник. И в добавок запах! Огурцами свежими! За полярным кругом свежие
огурцы! В Архангельске, да что там, в Москве в феврале свежих огурцов не
достать, только в Кремле, небось, кушают, а эти... Сейчас нальют своей
настоечки на морошке, выпьют, оленинкой закусят, суп похлебают. Огурчики,
то-се.
Почувствовав, как злоба опять начинается ворочаться в груди, Тимофеев
снова наполнил кружку. Завтра, прямо с утра, выгнать всех на улицу - пусть
снег гребут. Мало ли, что метель, а порядок быть должен. Пусть попробуют
отказаться, пусть только попробуют. Я вам припомню все ваши долги, господа
интеллигенты, философы, лекари-знахари! И кошмары мои ночные, и оружие не
стреляющее, и оленину эту с огурчиками. Все припомню.
Тимофеев выпил, пожевал мясо, проглотил через силу. А как хорошо