"Геннадий Николаев. Белый камень Эрдени" - читать интересную книгу автора

какой-то фон мешал восприятию, искажал картины, замутнял краски. Надо было
отфильтровать шумы, очистить музыку от примесей. В том, что это была
музыка, я не сомневался. Хотя строгие ревнители формулировок наверняка не
согласились бы со мной: ведь музыкой считается искусство, отражающее
действительность в звуковых образах. Но только ли искусство музыка? А если
сама действительность предстает перед нами в звуковых художественных
образах? Если сама природа или неведомые нам существа создают прекрасное -
случайно или нет, этого нам знать пока не дано, - в форме звуковых рядов,
которые обладают мощной силой эмоционального воздействия, - разве это не
музыка? И если не музыка, то что же?
Не будем фантазировать, будем излагать события в той
последовательности, в какой они происходили. Итак, уже после первого
прослушивания за новогодним столом мне показалось, что музыка состоит из
многих-многих слоев, уходящих в недосягаемые для рассудка глубины.
Повторное прослушивание в гостинице укрепило меня в этой мысли, и я решил
немедленно исследовать музыку, снимая с нее слой за слоем включением
частотных фильтров.
Когда после досадной проволочки с вахтером и Виталием я смонтировал
схему фильтрации и включил воспроизведение, то был готов ко всему, и все
же вздрогнул - ночная тишина с магнитофонной ленты вдруг перешла в
необычайной глубины звучание: запело нечто, что невозможно было ни с чем
сравнить. Я невольно закрыл глаза и тотчас почувствовал, будто лечу-лечу,
плавно покачиваясь, соскальзывая вроде бы с каких-то горок, но не
проваливаясь, а как бы поднимаясь всякий раз все выше и выше. И было в
этом скольжении что-то роковое - возникало и крепло ощущение, будто
вот-вот, еще за одним взлетом, случится что-то грандиозное и неотвратимое.
Звуки как бы несли меня, причем та сторона, откуда я летел, вызывала во
мне настроение бодрости и восторга, а та, куда я летел, нагнетала чувство
тревоги и опасности.
Перестроив анализатор, я снова включил воспроизведение. При первых же
звуках у меня защемило сердце. До сих пор не могу разобраться в своих
ощущениях: чувство жалости смешивалось с необычайным волнением, которое
все нарастало и усиливалось. Теперь я уже никуда не летел, а как бы
сжимался в крошечный комок. Музыка давила на меня, пронзала миллионами
иголок, сжимала в точку, которую я остро ощущал ноющим и замирающим
сердцем. Передо мной, за мной, внутри меня мелькали какие-то удлиненные
тени, как стрелы, летящие со всех сторон, причем видел я их не глазами, а
всем телом, каждой клеточкой кожи. И вот когда уже стало казаться, что
сейчас я исчезну, превращусь в ничто, магнитофон выключился, и я отчетливо
почувствовал, как возвращаюсь в прежние свои размеры.
То, что я испытал в третий раз, не назовешь не чем иным, как
стремительным засасыванием во вращающуюся воронку. На моих глазах в доли
секунды рушился мир: хаотически перемешанные, причудливо раскрашенные,
проносились через меня какие-то острые изогнутые обломки, какие-то
пляшущие и бесследно исчезающие фигурки, полосы, зигзаги, спирали,
крутящиеся, извивающиеся, дергающиеся. В страхе, какой бывает только в
кошмарных снах, почти теряя сознание, я явственно ощущал, как чудовищный
вихрь скручивает, растягивает меня в тонкую бесконечную нить и я
превращаюсь в линию, извивающуюся и вот-вот готовую прерваться,
раствориться в этом волчке, исчезнуть. Теперь-то я знаю, почему так сильно